Десятый принц

Теперь было заметно, что это вообще не взрослые особи. Они скорей дурачились и играли, чем шли куда-то со строго определённой целью. То один абориген, то оба вместе вреза́лись в кусты с ягодами, объедали их чуток с помощью лапок на груди и рудиментарных пальцев, торчащих из центра крыльев, и тут же неслись вприпрыжку дальше. Дети, одним словом, натуральные дети!

А когда до них осталось метров двадцать, то данные на Полигоне знания позволили и пол определить, и примерный возраст: самочки, которые только входят или вошли в период репродуктивного созревания. И если подумать да хорошо проанализировать ситуацию, то определённые выводы напрашивались. Первое: здесь нет никаких хищников. В противном случае подобные прогулки – нонсенс. Даже самые отсталые и глупые дикари не пойдут в заросли, где могут столкнуться с медведем. Второе: живущие в долинах племена – нисколько не воинственные и, скорей всего, даже друг с другом не воюют. По крайней мере, в данное время. Иначе женские особи, пусть инстинктивно и тяготеющие к тому, чтобы их похитили, так далеко не разгуливали бы от родной банановой рощи. Ну и третье, чтобы этих созданий напугать, ни палки не понадобится, ни грозного крика. Достаточно будет только сесть вот на этом открытом валуне и дать себя увидеть. И то сомнения имеются: как бы молодая поросль не умерла от страха, пока порядочную скорость для побега наберут.

Мысль пришла быстро, воплотить её в жизнь оказалось ещё быстрее. Пара движений – и человек восседает на валуне, похлёстывая себя по ботинкам небольшим, тонким прутиком. Это в подсознании всё-таки сработала жуткая неприязнь к монстрам и узловое воспоминание о самой первой встрече. Тогда хороший прут пригодился для уничтожения противника в тестовом тоннеле. Причём вид с валуна открывался прекрасный: никто незаметно не подберётся, и вещи остаются в пределах видимости и быстрой досягаемости.

А за дикарками, тем более иного физиологического вида, наблюдать оказалось невероятно интересно. Они настолько увлеклись своими играми и поеданием ягод, что заметили чужака, чуть ли не наткнувшись на него. Причём, что интересно, у них оказалась вполне разборчивая, довольно разнообразная палитра звуковых сигналов. И судя по начавшему работать в автоматическом режиме лингвистическому переводчику, речь эта вполне поддавалась расшифровке, и её можно было считать сформировавшимся языком. Мало того, ещё до начала самого контакта устройство перевода выдало короткое сообщение:

– Частично искажённый стандартный язык кальвадров, проживающих на просторах отрога Пелвеса из десятой туманности.

«Ничего себе дикари! – мысленно поразился Фредерик, не забывая посматривать на все стороны. – Нормальную речь имеют! Если бы не огрызки одежд, сплетённые из травы, да кошёлки… О! Да это никак сборщицы ягод?!»

Только сейчас он заметил на каждом из сегментных тел по два лукошка с каждой стороны. В них виднелись ягоды, только-только закрывающие донышко. Задание от матерей или от всего племени сборщицы получили, но исполнительностью совсем не отличались. Надрываться не спешили, а просто развлекались. Что, в принципе, как раз детям, да ещё и разбалованным вполне присуще в любом мире и для любого разумного вида. Между собой они тоже почти ничем не отличались, разве что на клюве одной особи имелась глубокая царапина. Наверняка неусидчивая особь куда-то свалилась или попала в иные неприятности.

Но вот развлечение закончилось. Вначале одна клювоносая гусеница замерла в ступоре, тут же и вторая проследила за её взглядом и примолкла. Обе настороженно прижали к телу тонкую пару грудных лапок, сложили вдоль спины кожистые крылья и, кажется, были готовы в самом деле развернуться и убегать что есть мочи. Гигантские глаза раскрыты широко, зрачки сдвинуты сильно вперед; вполне человеческие, но раза в два большие губы приоткрыты в неприятном, уродливом положении. Видны зубы, которые не вызывают сомнения: аборигены питаются не только бананами.

То есть во всём облике, если и было что достойно внимания эстета-человека, так это глаза, в три раза большие, чем у гомо сапиенс. Словно неведомый демиург поиздевался над чудовищами, вставив в них нечто от иного вида и даже улучшив это. Про всё остальное, кроме ушей, можно было говорить только с омерзением и неприятием.

Фредди продолжал оставаться в той же позе, постёгивая прутиком ботинок да поглядывая по сторонам, но неожиданно поймал себя на интересной мысли: