Десятый самозванец

Видя, что та не поняла приказ, развернул жидовку спиной к себе, уронив ее лицом на стол, прямо в ромашку и подорожник. Потом задрал ей подол, торопливо приспустил штаны и вошел в нее.

Изнасиловав бабу прямо на глазах у испуганных детей и спокойно наблюдавшей за этим бабки, Тимоха довольно рыкнул и стал одеваться.

— Ну, будет рыдать-то, — попыталась успокоить Одарка жидовку. — Все живы, так и то добре. И от тебя ничего не убыло. Дырка-то у тебя — не мыло, чай, не измылится…

— Пойдем, бабуля, — предложил Тимофей, понимая, что обыскивать хату глупо. Если и спрятала, то далеко, не сыскать. И было похоже, что не скажет, хоть убей…

Пока шли обратно, бабка всю дорогу зудела.

— Ну зачем же в личико-то ей было бить? — возмущалась старуха. — Оно ж у нее и так неказистое… А теперь-то куда ее? Кто ж на нее позарится-то?

— А! — отмахнулся Тимофей. — Мужик какой либо казак, как водки выпьет, так ему и старуха красавицей покажется, а не то что жидовка!

Вернувшись в самых расстроенных чувствах, они застали Костку, который уже проснулся и теперь опять хотел выпить.

— Бабулечка, — запричитал Конюхов, умильно улыбаясь щербатым ртом. — Налила бы чуток…

— Внучек ты козлиный! — заругалась бабка. — На себя-то бы посмотрел, черт старый. Какая я тебе, к ляду, бабулька?

Седой и всклокоченный, опухший от пьянки Константин сам сейчас выглядел не моложе бабки.

— Тебе пить-то не надоело? — ради приличия и уже в который раз спросил Акундинов, прекрасно зная, что если Костка начал пить, то остановится не раньше, чем начнет видеть чертей.

— Пьян, да умен — два угодья в нем! — ответил Конюхов поговоркой, воздевая вверх длань. — А то некоторые-то, что с бабой мутарятся, ум-то забывают…

— Налей ему, — попросил Тимофей у бабки и фыркнул: — Два угодья в нем… Умник хренов.

— Да не глупей других-то! — обиделся старый забулдыга. — Не то что некоторые, которые деньги по всей хате разбрасывают…

— Какие деньги? — насторожился Акундинов.

Конюхов с видом победителя вытащил из-под собственного матраца… кожаный пояс.

— Где взял? — радостно спросил Тимофей, выхватывая пропажу. — Откуда?

— Откуда, откуда, — проворчал Костка. — Сам с бабой спишь, а у тебя пояс валяется где попало. Вон, прям посреди избы был… Я и подумал, дай приберу…

— Ах ты, сволочь пьяная да злое…я! — выматерил Тимофей старого друга, едва сдержавшись, чтобы не стукнуть того в ухо.

— Ну а что случилось-то? — опять обиделся Конюхов. — Я, понимаешь ли, стараюсь, за тобой, растяпой, прибираю, а ты… Лежишь кверху жопой да бабу щупаешь. А если бы баба эта деньги-то взяла да и украла?

— А я и решил, что это она украла, — зло сказал Акундинов, увязывая пояс под камзол. — Уже сходил да морду набил…

— Ну и дурак, — зевнул Костка. — Лучше бы ты ее еще разок трахнул.

— А он ее и трахнул, — тоненько засмеялась старая ведьма, а потом спохватилась: — И как я ее теперь с постояльцами-то буду сводить? Больше-то ведь никто и не придет…

— Да денег дашь, вот и вся недолга, — пожал Тимофей, вытаскивая кошель с медью. — Вон, раз, два, три… Пять-то хватит? Ну ладно, так и быть, еще два медяка добавлю за рожу разбитую. Не виниться же перед жидовкой идти?

— Это точно, — кивнула бабка, сгребая монетки. — Еще чего не хватало! Перед жидовками виноватиться! Радехонька будет, что денег дали…

— А может… сегодня вечерком ты ее опять приведешь? — хохотнул Тимофей, но спохватился: — Не, сегодня она рыдать будет да морду разбитую в порядок приводить. Да и другое дело есть.

Посмотрев, как Конюхов блаженно прихлебывает горилку из кружки внушительных размеров, добавил:

— Пойду я, пожалуй, к писарю генеральному. Может, на войну съезжу. А то скучно мне тут.

Костка, пребывавший в состоянии успешной борьбы с похмельем, только кивнул, не соображая уже, о чем именно говорит друг. Бабке, что сунулась было с вопросами, Акундинов сунул в руку талер, кивнув на приятеля:

— Пусть у тебя поживет. Коней я обоих с собой возьму, чтобы на сено да на овес не тратиться. А этот ест немного. Талера ему надолго хватит. Ну а коли задержусь — опосля похода рассчитаюсь.

Подумав, сунул бабке еще две монеты.

— Зато пьет в три горла, — беззлобно проворчала бабка, прибирая деньги. — Ну да ладно, горилка-то своя, хватит…

* * *

Война, на которую спешил Тимофей, затягивалась. Он-то думал, что казачье войско выйдет из Чигирина да сразу же куда-нибудь пойдет. Но, отойдя от городка верст на сорок, казаки спешились и принялись обустраивать лагерь. Те, что подомовитее, разбивали палатки и ставили шатры. Те, кто победнее, забирались на ночь под телеги или обходились попонами. Казаки на войну не шибко спешили, а гетман все медлил…

Генеральный писарь Запорожского войска Выговский взял Акундинова в свой шатер и использовал как переводчика (хотя и он, и гетман знали турецкий и татарский). Иван Евстафьевич даже внес Тимошкино имя в какой-то толстый юрнал и посулил жалованье!

Новый приятель разъяснял москалю, не сведущему в военном деле: