Десятый самозванец

— Ну, силой-то, положим, меня отправлять не надо, — туманно ответил Акундинов, соображая, как бы ему позамысловатей ответить. Ведь толмач, сволочь, может такого визирю наплести, что и вправду силой прикажет отправить! — Все, что можно решать добром, нужно решать добром. Ты лучше переведи великому визирю, что эти московиты не похожи на русских посланников — слишком уж вид у них зачуханный… Видывал я окольничих из Думы да дьяков видел — те постепенней будут да поосанистей. И одежа на них не в пример богаче должна быть! Может, дворовых мужиков ко мне каких-нибудь послали?

Тимофей рассчитал правильно. Старший из посланников, заслышав обидные слова, вскочил на ноги и закричал:

— Да знаешь ли ты, пес безродный, кто перед тобой? Я — посол великого государя царя Алексея Михайловича князь Семен Степанович Телепнев, окольничий. Мы, Телепневы, род свой от Рюрика числим. А со мной — думный дьяк Кузовлев Акинфий. Да ты, кал смердящий, в землю мне должен кланяться!

— Не из тех ли Телепневых ты будешь, что от литовцев-то бегали? — усмехнулся Тимофей. — Знатный князь… Токмо знатен род Телепневых только своими пятками, кои врагу показывали. Вы ведь и на Куликово-то поле не вышли. Верно, побоялись?

В «Полном Родословце», читанном Тимохой, было немало и выдержек из летописей о деяниях князей. Там, правда, говорилось лишь о том, что воевода князь Алексей Телепнев «отступиша от войска великаго Ольгердова, сметил силы его да ушел на Москву, к Димитрию Иванычу». Ну а на Куликово поле Алексей Телепнев выйти не мог, потому что был убит за два года до этого, на реке Воже.

— Да ты, холоп, моих пращуров вздумал позорить?! — страшным голосом заорал князь, покрываясь красными пятнами, и, вытаскивая из ножен саблю, рванулся к обидчику. — Да я тебя, выб…ка, сейчас, как собаку, зарублю!

Будь то в султанском серале, то оружие бы никто не разрешил пронести. Там, как и в государевом тереме на Москве, все было строго! Тут же, у визиря, где встреча считалась приватной, а не официальной, отобрать у князя оружие было бы бесчестным как для послов, так и для самих турок. Так что, вызывая гнев окольничего, Тимофей сильно рисковал. Однако на плечах у разъяренного посланника повис Кузовлев, а мгновенно вбежавшая стража сразу же нацелила на гостей копья, отжимая их от визиря и Акундинова…

Все-таки Телепнев был опытным послом. Он быстро остыл и, извинившись перед хозяином за вспышку, сел на место. Визирь отпустил стражу и усмехнулся, глядя на красного, как гранат, князя.

— Переведи, — сказал теперь сам Акундинов, старательно выговаривая слово по-турецки, а потом перейдя на русский: — Переведи великому визирю, что если он сам не защитит меня, как гостя, то я готов встретиться с русским посланником и саблей своей отстоять свою честь!

Толмач, вначале не сообразивший, что гость умеет говорить по-турецки, собрался, видимо, сказать визирю то, что было заготовлено заранее, но понял, что может попасть впросак. Виновато посмотрев в сторону московитов («а что, мол, я могу сделать?»), перевел правильно.

— И скажи великому визирю, — продолжал Тимофей, обращаясь к переводчику, но рассчитывая на слух русских послов, а не на визиря, — что я — законный сын русского царя Василия Иоанновича Шуйского. И хотя бесчестно царскому сыну с худородным князишкой биться, но я готов вызвать князя Телепнева на Божий суд!

— Это кто ж худородный-то? — опять стал вскипать Телепнев. — Ты, самозванец, на кого хайло разинул?!

— А ты, ишак, на кого хвост поднял? — в тон ему ответил Тимофей, переходя на турецкий язык и на турецкий же оборот речи, услышанный им как-то на базаре.

Толмач, удивленный такой тирадой, замер, не рискуя переводить. Визирь, довольный перебранкой, расхохотался.

Кузовлев, который был поумнее (или же похитрее), пока помалкивал. Потом, неспешно цедя слова и давая толмачу время, чтобы донести их до ушей визиря, сказал:

— Не знаю, какого ты роду-племени, но не можешь ты быть сыном Василия Ивановича. Не было у него детей. А если бы ты был сыном, то почему ж о тебе до сих пор ничего неизвестно было?

— Государю нашему покойному, — строго сказал Тимофей, — Михайлу Федорычу известно было. А вы кто такие, чтобы я пред вами отчет держать должен был? А ну-ка, грамоту царскую на то покажите!

Крыть послам было нечем. Ежели они хотя бы знали, как зовут стоявшего перед ними человека, — было бы проще.

— Великий визирь сказал, — сделал еще одну попытку уличить самозванца Кузовлев, — что в грамотке той писано, что покойный государь Михаил Федорович тебя наместником Вологодским и Великопермским назначил. Правда ли то?

— Правда, — кратко сообщил Тимоха, вытаскивая из-за пазухи изрядно потрепанную грамотку. Издали показав ее окольничему и дьяку, даже поцеловал текст, гоня от себя воспоминания о том средстве, которым Костка старил документ. — Тут вот и сказано, что государь мне во владение Вологду и Пермь дал.