Детектив Бестужев. Болтун находка для шпиона

– Эээээ, друг мой, кофе бывает двух видов: арабика и робуста, остальное торговые марки, так что ты немногое потерял от незнания всей этой халабуды. Я сварю сейчас микс арабики с шоколадом и ванилью, потом оценишь, – и Алексей Владимирович зашуршал пакетиками, отмеряя мерным стаканчиком нужное количество.

– А дома вы часто пьёте кофе?

– Нет. Родители не употребляют, поэтому я пью его эпизодически, скорее, в качестве личного поощрения. Опять же, не только ради кофе, наверное, и ради музыки. В училище некогда, да и негде, а в увольнении сам себя поощряешь, – когда есть чем себя поощрить подумал я, но не сказал вслух.

– А я с детства. Все пили какао, а я кофе. Привык знаете-ли, а иногда без чашечки кофе и не работается, – и Алексей Владимирович выдвинул из ниши настоящую никелированную огромную кофе-машину! Я такие видел только в импортном кино, да один раз в ресторане в Москве.

Ну да, членам ЦК это всё доступнее, чем нам простым гражданам.

И тут в мозгу проскочила тенью мысль: «Где я его мог видеть до этого?»

Невысокого роста, плотного телосложения, с глубокими залысинами, усы. Где? Ответ лежит где-то на поверхности, вот-вот ляжет на язык…, но нет!

– А, классикой когда заболел?

– А, с детства. Мама обожает классическую музыку, и с раннего детства таскала меня с собой за неимением с кем меня оставить. У неё несколько подруг и все театралки, билеты постоянно, концерты, походы, ну и я хвостиком. Так собственно и привык. Потом заметил, что некоторые произведения действуют на меня как-то по-особенному. Я начал их различать по первым нотам, точно помнил, где какие переходы с октавы на октаву. Со временем начал реагировать эмоционально. Так собственно и приобщился. Потом музыкальная школа по классу фортепьяно, всё это вместе взятые и сыграло.

– А как же молодёжное турум- бурум, в смысле рок?

– Ну, а что рок? Рок, как и джаз – это тренд сегодняшнего дня. Что будет завтра неизвестно, так что мы любим одно, поём другое, танцуем третье, меняем свои пристрастия вместе с жизнью, если конечно имеем что менять.

– Вот—вот, я то же самое говорю Авроре, а она мне всё время твердит, что молодежь имеет право на безумие.

– А, Аврора это кто?

– Это дочь моя, в единственном так сказать роде и числе. Кстати, почти твоя ровесница. Сколько тебе сейчас?

– Весной будет двадцать пять! – я подумал, что, наверное, не зря он ввернул свою дочь в наш разговор.

– А ей в декабре будет двадцать четыре.

Наконец кофе-машина замигала зелёным огоньком, и из глубин этого хромированного чудища полилась коричневая жидкость, по кухне разошёлся сладкий аромат настоящего кофе с шоколадом. Я хотел ещё что-то спросить, но запах кофе, перебил моментально все мысли, и мне почему-то показалось, что, наверное, в этом и заключается отдых за чашкой кофе, когда мысли покидают голову, и ты отдаёшь себя всего чудесному напитку богов!

– У нам молодых часто происходит смена категорий, потому нас в этом возрасте и считают категоричными. До ума ещё далеко, до мудрости тоже не близко, так что мы с успехом заменяем и то и другое упрямством и знакомыми категориями.

– А родители у тебя кто? В смысле по профессии? – Алексей Владимирович аккуратно поставил на стол две наполненные ароматным напитком чашки.

– Учителя! – я не стал раскрывать полностью своё социальное положение в обществе, неправильно это. Кому надо тот и так узнает, а кому не надо на того нет смысла давить своим положением. Тем более, что я особо и не покривил душой. Они у меня действительно учителя, только в специфическом учебном заведении.

– Вот откуда корни интеллектуального развития. А это вот, – и Алексей Владимирович махнул ногой, – откуда? Из радикальной юности?

– Нет, что Вы. Детство у меня, как и отрочество ничем не отличается от того же периода абсолютного большинства советских детей. Это уже потом, в морской пехоте!

У Алексея Владимировича брови поползли вверх.

– В смысле? Ты служил в армии?

– Нет! Я служил срочную службу на флоте, в морской пехоте, и только после службы подал документы в военное училище.

– То есть, до этого будущее было не совсем определено?

Эх, знал бы он, насколько оно у меня было определено изначально, только оно ему ни к чему, да и мне спокойнее.

– Ну, в какой-то мере да.

– А, то есть Вы всё же о чем-то мечтали?

– Как и все мальчишки – доктор, космонавт, водитель, учитель!

– А вот, например, наука? Или искусство?

– Нет. У меня специфический склад ума, я авантюрист. Для научного деятеля это катастрофа, а вот лицедейство меня никогда не увлекало. Я и музыкальную школу то закончил только потому, что все учатся и мне надо.

Разъяснять, что музыка развивает корреляцию психики с окружающим миром – не хочу. Зачем давать лишние знания в уши чужому человеку, надумает ещё себе невесть что. Пусть думает, что я «слегка обтёсанный» мальчик из неплохой, но средненькой в социальном статусе семьи.

И всё-таки, где я его видел?

Промелькнувший, знакомый образ не просто так появился в моей памяти. Что-то с ним такое связано.

Невысокого роста, плотного телосложения, с глубокими залысинами, усы. Пронзительный взгляд. Где?