Детектив&Любовь

— Здравствуй, Арсений. Не готова была к таким вопросам, но сейчас переведу дыхание и отвечу. Получается, наверное, так, как на роду написано. И совсем не так, как мы планируем. Даже не так, как хотим. Я была с тобой по желанию. То, что между нами произошло, значило и значит для меня очень много. Ты стал моим первым настоящим женским опытом. А он — потому, что я его люблю. Причем, кажется, очень давно, с детства. Просто мы такие скрытные люди, что не могли в этом признаться даже себе.

— Ты уверена в том, что ничего не перепутала? Что не приняла жалость к жертве за любовь? Что не вынесла мне приговор из-за того, что могло показаться преступлением только сумасшедшим истеричкам из интернета? То был просто бизнес. Во имя нашей же семьи.

— Роман — не жертва, — рассмеялась Эмма. — Он самый сильный и самый умный мужчина из всех, кого я знаю. И лучший любовник, извини, если тебе неприятно это слышать.

— Я проклинаю тот день, когда повелся на твою нежную красоту, твою скромность и невинность. Я увидел в тебе идеальную жену. А ты — жестокий и беспощадный человек с тяжелой мужской хваткой. Ты просто использовала меня. Да, все к лучшему. Самого страшного человека в моей жизни я уже встретил. И ты сказала мне все, что я хотел. Все, что нужно, чтобы превратить мою любовь в ненависть. Прощай.

— Минуточку, Арсений, — попросила Эмма. — Раз это последний разговор, скажу то, что собиралась, но не успела. Это важно. Частный детектив, который расследовал ту историю с твоими поставками, а затем с нападением на Романа, представил мне доклад. Да, все, в чем тебя подозревали, подтвердилось. Пусть для тебя это ерунда, просто бизнес, но это были преступления по любому закону. Но дело не в этом. Это прошлое. Дело в другом: я знаю точно, кто напал на Романа по твоему заказу.

Фамилии, клички, адреса. Я даже могу быть свидетелем того, что они не раз выполняли твои поручения. Эти клички звучали в твоих телефонных разговорах при мне. Но мы не будем сейчас ничего предпринимать. Их просто возьмут на очередном преступлении. Это моя защита семьи. И это самое большое, что я могу для тебя сделать. Порви с ними до того. Этим советом я тебя благодарю за то, что было. Благодарю без сарказма и кавычек. Хочу, чтобы мы были в расчете.

— Благодарю и тебя за последнюю милость. У меня поправка: ты не просто жестокий человек. Ты — чудовище.

Эмма вошла в квартиру, опустила на пол сумки и сразу встретила нетерпеливый, обожающий взгляд Романа, который всегда торчал в прихожей, ожидая ее.

— Ненавижу школу, — выдохнула она.

И эти двое закрыли для всех дверь в свою историю любви, отвоеванную у людей и обстоятельств. Если для ее охраны нужна жестокость, пусть так и будет.

Марина Крамер

За неделю до свадьбы

Женщина в сбившемся набок черном платке выла в голос. Толпа сочувствующих притихла, все смотрели на обезумевшую от горя мать и на молодую светловолосую девушку в снежно-белом платье, лежащую в обитом розовым атласом гробу.

— Наташа-а-а! Наташенька, деточка моя-а-а! — бился в небольшом дворике голос женщины. — Вставай, солнышко мое-о-о!

Рядом стояла девушка лет двадцати, с такими же светлыми, как у покойницы, волосами и бледным лицом, покрытым едва заметными веснушками. Черный траурный наряд старил ее, заплаканные глаза с тревогой наблюдали за матерью.

— Лёлька, слышь, Лёлька, поднимай мать-то, ехать пора! — прошептала за спиной соседка, и девушка встрепенулась, обняла мать за плечи и забормотала:

— Мама, мамочка, ну, хватит, хватит… Нужно ехать на кладбище, мам…

Женщина подняла на дочь невидящие, опухшие и какие-то словно вылинявшие от слез глаза и прошептала:

— За что? Господи, за что — ее-то?

— Мама, ну мама, хватит уже, — взмолилась Леля, стараясь удержать на ногах обвисающую на ней мать.

— Да будь же проклята та тварь, что родила этого ублюдка! Чтоб ей на том свете…

— Так, все, Лиза, хватит! — решительно проговорила высокая худая дама в затемненных очках и кружевной черной наколке на сахарно-белых волосах. — Вставай, автобус ждет.

Вдвоем с Лелей они кое-как оттащили потерявшую рассудок женщину от гроба, развернув ее так, чтобы она не видела, как опускается крышка и бледное лицо Наташи, обрамленное светлыми кудрями, исчезает под ней. Леля только вздрагивала, ей хотелось зажать уши и не слышать ужасных звуков, отдающихся в голове и в сердце.

Звуков, навсегда отрезающих ее от Наташки…

Ранним майским утром небольшой дворик двухэтажного ветхого дома на восемь квартир был разбужен истошным женским воплем:

— Серегу посадили! Серегу Ряшенцева посадили!