Детектив США. Книга 7

– Но в последнюю пару лет… ты изменился. Ты заметно озлобился по отношению к Скарлеттам. Всякий раз при одном упоминании корпорации «Скарлатти» в тебе просыпается ненависть. Ты выходил из себя, когда адвокаты «Скарлатти» назначали встречу, чтобы обсудить с тобой и мамой состояние моих финансовых дел. Она сердилась на тебя и говорила, что ты ведешь себя неразумно… Только она ошибалась. Сейчас я понимаю… Вот видишь, я готов поверить во все, что содержится в этом портфеле. – Он запер его.

– Тебе это будет непросто.

– Мне и сейчас непросто, хотя я уже и оправился от первого потрясения. – Эндрю попытался улыбнуться. – Как бы там ни было, я научусь жить с этим. Мне кажется… я не знал его. Он ничего не значил для меня. Я никогда не придавал значения рассказам дяди Чанселлора. Понимаешь, я ничего не желал слышать. А знаешь почему?

Майор смотрел на молодого человека в упор.

– Нет, не знаю.

– Потому что я не хотел принадлежать никому, кроме тебя… и Джанет.

«О Господь праведный на небесах», – подумал Кэнфилд.

– Мне пора. – И он направился к двери.

– Подожди, мы еще ничего не выяснили.

– Нам нечего выяснять.

– Ты же так и не знаешь, чему я вчера не поверил.

Кэнфилд уже взялся за ручку двери, но при этих словах замер:

– Чему же?

– Что мама… о нем ничего не знает.

Кэнфилд отпустил ручку и остановился. Когда он заговорил, голос его звучал глухо, чувствовалось, что он с трудом сдерживает себя.

– Я надеялся избежать этого разговора. По крайней мере до тех пор, пока ты не прочитаешь досье.

– Надо выяснить это прямо сейчас, иначе мне незачем его читать. Если есть что-то, что необходимо скрывать от нее, я должен знать почему.

Майор вернулся в комнату.

– Что ты хочешь от меня услышать? Что эта информация убьет ее?

– А такое может быть?

– Скорее всего, нет. Но мне недостает мужества это проверить.

– Когда ты узнал, что он жив?

Кэнфилд подошел к окну. Дети разошлись по домам. Ворота парка были закрыты.

– Двенадцатого июня тридцать шестого года. Я совершенно точно идентифицировал его личность. Полтора года спустя, второго января тридцать восьмого года, я внес соответствующие дополнения в досье.

– Боже праведный!

– Да… Боже праведный.

– И ты никогда не говорил ей?

– Нет.

– Но почему, папа?

– Я мог бы привести тебе двадцать или тридцать убедительнейших доводов, – сказал Кэнфилд, по-прежнему глядя в окно. – Но три из них самые существенные. Первый – он уже достаточно попортил ей жизнь, он был сущим адом для нее. Второй – после смерти твоей бабушки не осталось ни единого человека, способного идентифицировать его личность. И третья причина – твоя мать верила… что я убил его.

– Ты?!

Майор повернулся к молодому человеку.

– Да. Я…. Я был убежден в этом… Убежден настолько, что заставил двадцать два человека засвидетельствовать его смерть. Я подкупил провинциальный суд неподалеку от Цюриха и получил свидетельство о его смерти. Совершенно подлинное… В то июньское утро, в тридцать шестом, когда я узнал правду, мы пребывали в нашем коттедже на заливе, я сидел во дворике и пил кофе. Вы с матерью возились с лодкой и позвали меня, чтобы я помог спустить ее на воду. Ты носился за ней со шлангом, она смеялась и убегала от тебя. Она была такая счастливая!.. Я не сказал ей. Вероятно, мне должно быть стыдно, но все обстоит именно так.

Молодой человек сел в кресло. Он пытался заговорить, но не находил нужных слов.

– Ты уверен, что хочешь остаться со мной? – спокойно спросил Кэнфилд.

– Должно быть, ты очень любил ее, – сказал юноша.

– Я до сих пор ее люблю.

– Тогда… я хочу остаться с тобой.

Кэнфилд почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Но он поклялся: ни при каких обстоятельствах не давать волю чувствам. Ведь ему предстояло пройти еще через много испытаний.

– Благодарю тебя за это.

Он снова повернулся к окну. Зажглись уличные фонари – они словно говорили людям, что война вполне способна погасить их, но пока этого не произошло, можно жить спокойно.

– Папа…

– Да?

– Почему спустя полтора года ты все-таки внес изменения в досье?

После продолжительного молчания Кэнфилд наконец сказал:

– Я должен был это сделать… Сейчас это звучит забавно: «Я должен был это сделать». Потребовалось восемнадцать месяцев, чтобы принять решение. Когда же я наконец его принял, хватило пяти минут, чтобы осуществить его на практике.

Он замолчал, размышляя, надо ли говорить юноше все. А какой смысл скрывать?

– На Рождество тридцать восьмого твоя мать подарила мне новый «Паккард». Модель «Роудстер». Двенадцатицилиндровый. Прекрасная машина. Я решил обкатать ее на Саутгемптонском шоссе… Не знаю уж, что случилось, похоже, заклинило рулевую колодку. Не знаю… словом, я попал в аварию. Машина два раза перевернулась, меня выбросило. Автомобиль – в лепешку, со мной же все было в порядке, я отделался легкой царапиной. Но мне пришло на ум, что я мог бы погибнуть в этой аварии.

– Я помню. Ты позвонил из какого-то дома, и мы с мамой приехали забрать тебя. Ты был здорово помятый.

– Верно. Именно тогда я и решил поехать в Вашингтон и внести изменения в досье.

– Не понимаю.

Кэнфилд сел на подоконник: