Дети богов

Главное — вовремя себе что‑то сказать.

Я вытянулся на полу и заснул.

Разбудил меня звук открывающейся двери. Прежде, чем я успел хотя бы поднять голову, в спину ударила водяная струя. Она била и била, я пробовал извернуться, но прибывающая вода прижала меня к задней стенке.

Когда наводнение схлынуло, я едва дышал. Поэтому те, кто ввалился в карцер с дубинками, могли чувствовать себя в полной безопасности.

Дни без света. Дни без света. Дни, когда меня поливали водой из шланга. Дни, когда просто били. Дни, когда я покорно позволял делать с собой, что угодно, лишь бы увидеть полоску света из‑за двери. Дни, когда они поняли наконец, чем меня можно достать. Это оказалось так просто. Темнота. Полная темнота.

На некоторое время я, кажется, сошел с ума. Не бывает у нормальных такого отчаяния. Я, выросший под землей — ну что мне тусклая тюремная лампочка, что мне и совершенный мрак?

Я колотил кулаками в дверь — или, быть может, в глухую стенку. Я орал неразборчивое и бессвязное. Я молчал, свернувшись клубком. Я грыз пальцы. Я понял неожиданно, что нет ничего за границами этой тьмы. Я превратился в копошашегося в могиле червя, я снова вернулся в себя, я был и собой, и червем в своей темной могиле. Мир исчез. Раскачиваясь, я бормотал последнее, что мог вспомнить:

Зазвенит железо ли, конь заржет —Золотой зенит, верно, не солжет.Умирает ночь, но поет она —Не моя луна. Не твоя луна.

Ночь не умирала никак.

Тогда я понял, что легче умереть мне.

И я вспомнил слова некроманта.

Внутренности червя.

Там тоже наверняка мало света.

И вспомнил, что он сказал мне при расставании.

«Три раза повторите мое имя».

И я бы повторил, какая уж тут гордость.

Гордости не осталось.

Одна беда — имя я тоже напрочь забыл.

Блестящая идея разбить голову о стену посетила меня неожиданно, в припадке озарения. Разбегаться в карцере было особенно негде, да слаб я стал, чтобы бегать, и все же хватило меня на три полновесных удара… На третьем ударе в темноте вспыхнули редкие искры, и я порадовался им, как родным…

Глава 5

Серебряная катана

День третий

Костер горел синеватым пламенем, почти не дающим тепла. Иамен, белее бумаги, расположился поближе к огню и что‑то черкал в своей книжке. Я угрюмо оглядывался по сторонам, надеясь увидеть хоть что‑то, где‑то — но не видел, понятно, ничего, кроме привычной уже серовато‑рыжей равнины.

Иамен поднял голову от своих писаний и спросил:

— Что, герой, оглядываетесь? Ищете очередных ведьм, нуждающихся во спасении?

Я подбросил в костер несколько страниц и, поморщившись, ответил:

— Не надоело обзывать меня героем?

— А кто же вы? Герой и есть.

— Благодарю.

— Это не комплимент, это склад характера.

— Обычный у меня характер.

— По‑счастью, нет. Если бы все были героями, не понадобилось бы и Тирфинга.

— Да что вы ко мне привязались? Чем, по‑вашему, я отличаюсь от нормальных людей?

Иамен заложил карандашом страницу книжки и дидактически пояснил:

— Герои, Ингве, это довольно странный народ. Все поступки вы совершаете перед некой внутренней аудиторией, от которой непрерывно ждете оваций. Если оваций долго не поступает, хиреете, вот примерно как сейчас. В особо запущенных случаях внутренняя аудитория еще и путается с внешней, и потом всякие Дон Кихоты и Ланцелоты удивляются, отчего это крестьяне их не благодарят, а побивают мотыгами и лопатами… Что это вы на меня так смотрите?