Дети богов

Кэдди вновь прошуршал по гравию. Казалось, ничего не изменилось, только вместо опавшей хвои звук колес заглушала теперь весенняя грязь вперемешку со снегом. В лесу снег лежал еще плотно, лишь под корнями елей кое‑где подтаяло, да на солнечных днем пригорках вылезло первая трава. Встреча вновь назначена была на вечер. Мне совсем не хотелось, чтобы старина Касьянов пронюхал еще и о моем новом статусе полукровки. Его ведомство столь увлечено внутренней политикой, что не погнушается при случае перейти и на внешнюю.

Беседку тоже окружал талый снег, однако я настоял на том, чтобы беседа состоялась на свежем воздухе. В этот раз двое из ребятишек Ингвульфа, не скрываясь, маячили у меня за спиной. Касьянов уже сидел в беседке, облаченный в потрепанный армейский полушубок и смушковую шапку — прямо боец Первого Белорусского. Или, точнее, партизан. На столе красовался самовар и блюдца с вареньями. Фонарики все так же подмаргивали под навесом, только теперь вместо мошки в белых лучах кружились редкие и мелкие снежинки.

Хозяин встал и пошел мне навстречу, с улыбкой протягивая левую руку. Интересно, подумал я, а если правую пожать — протез отвалится?

— Чайку?

— Спасибо, уже пил.

— Чего покрепче?

— И с этим подождем.

Уселись. Скамейки укрыты были плоскими подушками, так что холод не ощущался.

— Если вы, Ингве Драупнирович, обеспокоены обстановкой — я могу гарантировать, что на наших деловых отношениях и на работе предприятий это никак не скажется.

Если ФСБшник и прикидывался, у него это очень хорошо получалось. Я задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Матвей Афанасьевич, что вам известно о мече по имени Наглинг?

Тот пожевал губами, будто припоминая.

— Кажется, это последнее оружие Беовульфа? То, с которым он вышел на дракона?

Я усмехнулся.

— Пятерка по нордической мифологии. Не подозревал, что у вас такая широкая эрудиция.

— Э‑э, батенька. С нашей работой. Как говорится, «хочу все знать».

Мне ту же припомнился скорочтец‑некромант.

— А как насчет возможных решений уравнения Дрэйка?

Афанасьич мигнул.

— К чему вы ведете?

— Откуда вы узнали, дорогой мой человек, что произошло в Непале?

Афанасьич, как ни странно, от этого вопроса расслабился.

— Да это не секрет, Ингве Драупнирович. Мы за тем монастырем давно наблюдаем. Не так чтобы совсем уж круглосуточное наблюдение, но интересуемся. Есть в деревне человечек один, староста — Сакья Ишнорти, слышали, может? Такое трудно запоминающееся имечко. Так вот он, поверите ли, курс заканчивал в нашем Лумумбарии. Потом решил вернуться на родину, и, как бы это сказать, заново ассимилироваться. Но связи поддерживаем. Кстати, давно я у вас хотел спросить, да вы из Москвы осенью как‑то быстро убыли: что там за третий к вам привязался? Господин Иншорти уже довольно долго нам намекает, что надо бы поинтересоваться одним их…. охотником, что ли? Только каждый раз, как мы начинаем интересоваться, он как сквозь землю проваливается.

Я уставился прямо в бледно‑серые зенки Афанасьича. Долго смотрел. А смысл? Их в гляделки так играть научили — куда там моим побратимам. Что‑то меня смутно беспокоило во всей этой истории, какая‑то была несостыковка. Зачем, думал я, глядя в холодные северные глаза ФСБшника, зачем им вся эта чехарда понадобилась? Гармового с моей помощью отловить? Но Гармовым в Тибете и не пахло — точнее, еще как пахло, а пользы ноль. Подкупить меня Наглингом? Так не лучше ли прямо мне его вручить, за чаем и бубликами: мол, от вашего стола нашему, не погнушайтесь, примите угощеньице. В знак, так сказать, взаимовыгодного и плодотворного. Они обычно работают прямо и просто, солдатики эти бумажные — и уж точно бы их не смутил тот факт, что меч уворован из частной коллекции нью‑йоркского миллионера. А все эти махинации с гадалкой и подземельем, да еще и с отраженным озером… Нет, что‑то тут не то. Не то, не то. А что? И я решился.

— Вам знакомо имя «Иамен»?

Афанасьич нахмурился.

— Не припоминаю.

— Лет тридцать пять‑сорок на вид, невысокий, худощавый, глаза серые, волосы темные с сединой, для чтения пользуется очками. Всюду с собой таскает посеребренную катану. Некромант.

Никогда я не видел, чтобы человеческая физиономия менялась столь быстро. Куда делся старичок‑моховичок в ушанке? Лицо Касьянова окостенело, так что резко проступили скулы, пролегли глубокие вертикальные морщины от носа к подбородку, в серых глазах вспыхнул огонь. Он вскочил так резво, что, если бы я не удержал, стол вместе с самоваром и блюдцами полетел бы вверх тормашками. Оскалив зубы, он прошипел длинное какое‑то слово, больше всего смахивающее на матерное ругательство на наречье Нифльхейма.

— Что с вами?

Касьянов встал против меня, сгорбившись, упираясь кулаками о стол. И ростом он, кажется, сделался выше. Сильно выше. Полушубок нелепо задрался у ФСБшника на плечах.

— Уберите своих людей.

— И не подумаю.

— Да не собираюсь я на вас покушаться! Пусть следят из машины, от дома, бога ради, пусть хоть под оптическим прицелом меня держат, только я не хочу, чтобы нас слышали.