Дети Есенина. А разве они были?

Предложения, разумеется, были мгновенно рассмотрены и приняты к безусловному исполнению указанными в записке Президиумами Верховных Советов.

В советском Уголовном кодексе появились остро востребованные статьи – 190-1, 190-2, 190-3, предусматривающие за распространение «заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, равно изготовление или распространение в письменной или иной форме произведений такого же содержания» лишение свободы на срок до трех лет, или исправительные работы на срок до одного года, или штраф до ста рублей.

И так далее. А еще говорят, что право – это то, что вне политики и над политикой, что это не то, что дарует власть, а то, чему власть обязана подчиняться…

Москва, Новинский бульвар, декабрь 1924 года

– Юрочка, сынок, а ты бы взял да и покатал девочку, – Анна Романовна тронула сына за плечо. – Смотри, какая славная.

Юра молча подтолкнул ногой саночки поближе к голубоглазой девчушке.

– Хочешь прокатиться? Могу…

Девочка кивнула: «Хочу» – и уселась на санки. Юра потянул за поводья, и они медленно покатили по заснеженной аллее. Костик, близоруко щурясь, равнодушно посмотрел им вслед и остался стоять у лавочки.

– Братик? – кивнула Анна Романовна на мальчика.

«Бонна» Ольга Георгиевна заботливо поправила Костику шарф и подтвердила: «Младшенький. Четыре уже, скоро пятый».

– И чьих же они будут? – поинтересовалась Юрина мама.

Словоохотливая Ольга Георгиевна, чуточку поколебавшись, выложила тайны семейной истории. Мама девочки и мальчика Зинаида Николаевна – актриса, может, знаете? Райх ее фамилия. Сама, говорят, вроде из немцев, но я так думаю, из немецких евреев будет. Муж у нее – Мейерхольд Всеволод Эмильевич, знаменитый режиссер. Ну, о нем-то вы наверняка слыхали, у него свой театр. Но детки эти ему не родные, хотя они его и папой зовут. А настоящий их отец, можете не поверить, знаменитый поэт – Сергей Александрович Есенин.

– Да вы что? Быть того не может! – Анна Романовна изобразила нешуточное изумление. – Вот так встреча! – Она посмотрела вслед уже далековато укатившимся от них саночкам. – Брат сестру везет, а сам того не знает…

Услышать подобное Ольга Георгиевна явно не ожидала. Она настороженно посмотрела на свою случайную собеседницу. Анна Романовна несколько смутилась, помолчала и все же призналась: «Юрка-то ведь мой – сын Сергея Александровича».

– Вы правду говорите?

Анна Романовна перекрестилась:

– Святой истинный крест! Ей-богу, не вру, типун мне на язык.

Если что она и таила, то самую малость: то, что уже давным-давно окольными путями она выяснила, что где-то здесь, на Новинском, проживает Зинаида Райх, бывшая законная супруга Сергея, мать его детей – девочки и мальчика; даже приезжала сюда, приглядывалась, добрые люди указали на них, сводных ее Юрию-Георгию братика и сестричку. Но если они сводные, стало быть, и эта Зинаида ей тоже не совсем чужой человек, а как бы даже родственница. Тем более сейчас, когда Сергей между ними уже не стоит, а где-то там со своей Айседорой по Европам и Америкам путешествует. Так что и дети у них, считай, почти что общие…

– И сколько уже вашему сыночку?

– На днях десять стукнет, – тут же откликнулась Анна Романовна.

Разговаривая, женщины внимательно присматривали за детьми, которые после саночных забав увлеклись игрой в снежки. Новинский бульвар – место оживленное и небезопасное. Все же рядом Смоленский рынок с огромной барахолкой, где во «французском ряду» гнездились «бывшие» – стареющие дамы в шляпках, стыдливо пряча под вуальками чуть подкрашенные глаза, распродавали свои последние «сокровища»: веерочки, шкатулки, вазочки, гравюры, изъясняясь при этом между собой исключительно по-французски. На бульваре вольготно чувствовали себя цыгане с унылыми медведями, беспризорники, бродячие акробаты.

Изрядно разоткровенничалась, вспоминая Есенина: «Мы с ним познакомились еще в начале 1913-го. Он тогда только-только приехал из деревни, но по внешнему виду на деревенского парня вовсе похож не был. На нем был коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник и зеленый галстук… С золотыми кудрями он был кукольно красив, окружающие по первому впечатлению окрестили его «вербным херувимом». Был очень заносчив, самолюбив, его невзлюбили за это. Настроение у него было угнетенное: он поэт, а никто не хочет этого понять, редакции не принимают стихов в печать. Отец журит, что занимается не тем делом, надо работать, а он стишки пишет…»

– А потом что? – не удержалась детская воспитательница.

– А что потом, – вздохнула Анна, – привязался ко мне очень, читал стихи. Мы ведь работали вместе в типографии товарищества Сытина. Я – корректором, он подчитчиком поначалу. Требователен был ужасно, не велел даже с женщинами разговаривать – они все нехорошие. Ходили мы с ним на лекции в университет Шанявского… Все свободное время читал, жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думая, как жить… Он же был младше меня на четыре года.