– Алик, вы уж, пожалуйста, не опаздывайте на собрание.
– Да-да, конечно, я помню, – кивнул аспирант Александр Сергеевич Есенин-Вольпин, про себя ругнувшись: черт, ведь это же два часа как минимум коту под хвост! Ну ладно, стоит ли расстраиваться из-за пустяков? Возьму тетрадку со своими записями, поработаю, мешать, надеюсь, особо не будут.
Он ошибся – тема собрания оказалась столь замечательной, что Алик тотчас забыл о своих былых благих намерениях поколдовать над загадками аксиоматической теории множеств, принимаемых без доказательств. Секретарь партбюро механико-математического факультета товарищ Огибалов гневно клеймил некую группу студентов, которые, называя себя «Братством нищих сибаритов», ведут себя крайне вызывающе, держатся особняком, чураются других товарищей и уклоняются от участия в общественной жизни. Все мы, говорил Петр Матвеевич, тяжело глядя в зал, заполненный преподавателями, аспирантами и студентами, усматриваем в этом так называемом «братстве» все признаки создания тайной организации с неизвестными целями и считаем, что названным студентам не место в Московском государственном университете. Эти неучи…
Алик поднял руку: «Простите, можно вопрос?»
– Пожалуйста, – секретарь партбюро даже обрадовался паузе и проявлению активности участников собрания.
– Что заставило вас, Петр Матвеевич, сделать вывод, что организация этих студентов является тайной?
– Тот факт, что я не знал о ее существовании, – твердо заявил Огибалов.
– Извините, – невозмутимо продолжил аспирант, – но до сегодняшнего дня я не знал о вашем существовании, однако это не заставляет меня прийти к выводу, что вы существовали тайно.
Огибалов оторопел от столь замысловатого логического построения. Да и большинство присутствующих тоже…
Идя домой после собрания, Алик усмехался, вспоминая выражение лица Огибалова, и повторял эту фамилию на все лады: «Огибалов… Огибалов… Огибалов…», силясь понять, чем это она его так зацепила и какие вызывает ассоциации. Что-то знакомое, но что?.. Стоп, стоп. Знакомое созвучие… Ну, конечно! – Прон Оглоблин из есенинской поэмы «Анна Снегина». Дома он раскрыл томик отца, начал читать «Снегину». Ага, да вот же живой портрет деревенского революционера, криушанского мужика, нацелившегося пошалить-пограбить барское имение:
А что, конечно, за таким все толпой, без разговоров пойдут. Герой, «первый парень на деревне»… Александр Сергеевич опять ухмыльнулся, вспомнив ошарашенную физиономию Огибалова. Хотя нет, конечно, на «булдыжника и драчуна» Петр Матвеевич никак не тянет, калибр не тот. Правда, бандитские повадки те же.
Неделю спустя после того памятного собрания Алик лицом к лицу столкнулся в институтском коридоре с Огибаловым. Раскланялись как ни в чем не бывало. Только Алик все же не сдержался и уже в спину удаляющемуся секретарю партбюро вполголоса пробормотал:
Петр Матвеевич нервно оглянулся: «Что вы сказали?» – «Да так, ничего. Стихи отца вдруг вспомнились. «Анна Снегина», не читали?» – «Почему же, читал…»
Да бог с ним!
Ребят-«сибаритов» Алик довольно неплохо знал – толковые, талантливые мальчишки. И Юра Гастев, и Коля Вильямс, и Слава Грабарь… Ну, собирались вместе, читали стихи, спорили, за девушками ухаживали, что в том дурного?.. Несколько раз приглашали его к себе в компанию, просили почитать стихи, о которых слышали и даже читали «в списках». Что он им читал? «Ворона», «Никогда я не брал сохи…», кажется, еще что-то. Ах да, «В зоопарке» им понравилось: