Дети пустоты

— А мы не такие, как они! — вскидывает голову Таня и подводит черту под неприятным разговором: — Все, разбирайте миски, щи согрелись.

— Был бы у меня автомат… — бормочет Сапог.

Аслан, надев брезентовые рукавицы-верхонки, подхватывает выварку и ставит ее на край стола, снимает крышку. После мороза, после бега по полю я аж захлебываюсь божественным запахом щей. Так пахнут сытость, покой, уют. Так пахнет дом…

Таня большим половником разливает ароматные горячие щи по мискам, вываливает на стол груду ложек.

Губастый первым пододвигает к себе миску, с наслаждением вдыхает поднимающийся парок и запускает ложку в густое варево. Щи мясные, очень вкусные. Я никогда таких не ел. У нас в детдоме готовили неплохо, но все равно не так. И щи там были пусть и с мясом, но водянистые какие-то, что ли.

В комнате воцаряется тишина, слышен только перестук ложек. Шуня, поначалу поджавшая губки, — она вообще не любит мясное, — распробовав, наворачивает вместе со всеми. Лицо ее раскраснелось, длинная рыжая челка свисает, мешая есть, и она время от времени смешно сдувает ее с носа.

— Чечен? — вдруг спрашивает Тёха.

Он съел всего пару ложек и теперь исподлобья смотрит на присевшего на тот табурет, где сидел Николай, Аслана. Таня стоит у двери, прислонившись спиной к косяку, и с улыбкой смотрит, как мы едим. Вопрос Тёхи заставляет ее вздрогнуть.

— Вайнах, — с вызовом отвечает Аслан.

— А тут че делаешь?

— Тут мой дом.

— С хрена ли? Че-то я гор вокруг не вижу…

— Не надо, — умоляюще просит Таня. — Ешьте молча.

Но Тёху уже не остановить.

— Че молчишь? — сжимая кулаки, не отстает он.

— Николай отца моего убил, — вдруг говорит Аслан.

Тёха никогда ничему не удивляется. Но тут его лицо вытягивается.

— Чего?

— Отец в другого Бога верил. Он деда убил, мать убил, двух сестренок, — как бы через силу рассказывает Аслан, глядя в пол. — И людей из роты Николая. Девять человек. Он дом взорвал. А сам в горы ушел. Николай за ним пошел, догнал и убил…

Глава девятая

Мы любим свободу!

Губастый первым приканчивает свою порцию, откладывает ложку и с сожалением смотрит в Тёхину практически не тронутую миску.

— Еще? — спрашивает Таня, срываясь с места.

Видно, что она рада как-то перебить неловкую тишину, повисшую после разговора нашего бригадира с Асланом.

— Ага, — счастливо улыбается Губастый.

Пожрать он любит, это да. И главное — куда в него лезет? Худой, кости торчат, а хавает за троих.

Таня наливает полную миску.

— Не мародерничай, — шипит на Губастого Сапог.

Он прав — тут в доме детей мал мала меньше, каждый кочан капусты, небось, на счету, но Губастый сейчас ничего не слышит, полностью сосредоточившись на миске со щами.

Приходит Николай. У него озабоченное, усталое лицо.

— Как он? — спрашивает Тёха.

— Спит. Температуру чуток сбили, — дергая щекой, отвечает Николай. — Чуть не загубили вы парня.

— Мы ж не знали… — говорит Сапог виноватым голосом.

— Чего не знали?

— Ну, что он доходяга такой. Тепло же было — оттепель.

— Тепло… — ворчит Николай. — Куда вас понесло-то? Родители ваши где?

— Нету у нас родителей, — расставляю я точки над «ё». — А едем мы на Дальний Восток.

— Куда-а?! — поражается Николай. — С ума сошли, что ли? Зимой, через всю страну… Деньги хоть у вас имеются?

— Полно! — Я произношу это с вызовом.

— Пятёра, глохни! — не глядя на меня, приказывает Тёха.

— Серьезные вы мужики, как я погляжу, — усмехается Николай. — С полными карманами денег пешком по полю на Дальний Восток… Ну-ну.

Он садится напротив Тёхи, пристально смотрит на нашего бригадира. Тёха отодвигает миску, тоже смотрит на хозяина дома. Молчаливая эта переглядка длится около минуты.

— Девчонку-то куда тащишь? — спрашивает Николай.

— Она сама, — Тёха отводит взгляд, вертит в руках ложку.

— Ты вроде на дурака не похож. Понимать же должен — авантюра это. Не доехать вам.

— Это с хрена ли? — не удержавшись, вклинивается Сапог.

— У нас не ругаются, — морщится Николай.

— Почему не доехать? — послушно исправляется Сапог.

— Тут все просто: взрослых с вами нет, любой милиционер вправе задержать вас как безнадзорных. По закону.

— Мы сами себе надзор, дяденька, — улыбается Шуня. — И милицию не боимся.

— А зря, — вздыхает Николай, и щека его несколько раз дергается.

Я такое видел, называется нервный тик. Вообще этот Николай странный. Аслан сказал, что он был военным, командиром роты. А теперь у него зрение слабое и нервы. После ранения? Как же он такой оравой рулит?

Неожиданно Николай заговорил, словно бы отвечая на мой невысказанный вопрос: