Дети смотрителей слонов

Нам удаётся благополучно добраться до места, и Афине не приходится выпрыгивать из машины и бить по голове мужчин-автомобилистов, за что я ей крайне благодарен. Я прошу её припарковаться позади красного двухэтажного автобуса — как можно ближе к нему, и просьбу мою она выполняет совершенно оригинальным способом: поблизости от автобуса зарезервировано парковочное место для инвалидов, куда она и ставит машину, а из бардачка достаёт синюю табличку с изображением инвалидного кресла, кладёт её под переднее стекло, пояснив, что, к счастью, среди её постоянных клиентов много главврачей.

Я беру её мобильный телефон и объясняю ей, что она должна один раз просигналить, когда я скажу. Потом набираю номер Альберта Винглада.

Я чувствую важность момента и что-то вроде благоговения. Я впервые собираюсь вступить в контакт с одним из тех людей, кто, по-видимому, стоит за всем тем, из-за чего мы с Тильте и Баскером за последние двое суток поседели и постарели на десять лет.

— Слушаю.

Если у вас, как у меня, есть влюблённая в Шуберта мама, или тётя, или кузина, то, вероятно, вам доводилось слушать некоторые из песен Гёте в исполнении Фишера-Дискау. [27]Если вы его слышали, то можете себе представить голос, который я слышу в трубке.

Это голос, который знает нечто, о чём он не собирается никому рассказывать. Возможно, этот человек когда-то лунной ночью в схватке между кланами лишил жизни двенадцать человек, возможно, опустошил одну из гробниц фараонов, возможно, его любовницами были одновременно три женщины-министра, притом что ни одна из них не знала о наличии двух других, а теперь это закончилось.

Что бы там ни было, ясно одно: это голос смотрителя слонов. А за безукоризненным тоном слышится пыхтение слона.

— Говорит ли вам что-нибудь название Финё? — спрашиваю я.

Он выдерживает паузу.

— Продолжайте, — говорит он.

— Надеюсь, что да. С этого острова происходят бедные бесприютные дети, которые многое потеряли. Которые считают, что вы обязаны помочь им вернуть кое-что из потерянного.

— Что за чертовщина? — восклицает он.

Я делаю Афине знак, она сигналит изо всех сил. Звук похож на рычание ягуара. Слабо, но вполне отчётливо я слышу звук в трубке.

Я отключаюсь.

— Видите ту скамейку? — говорю я. — Перед автобусом. Устраивайтесь на ней, выкурите сигаретку, отдохните и понаблюдайте за развитием событий.

Я перебегаю через площадь. Добежав до входа в «Англетер», сбавляю темп. Но лишь настолько, чтобы не привлекать внимание. Миновав администратора, заглядываю в ресторан.

В ресторане у самого входа в стеклянной башне стоят сладости: на каждой полке — по торту. Оглядываюсь по сторонам, официанты не обращают на меня внимания. Вытаскиваю из-под стекла многослойный торт.

Возможно «многослойный» не совсем точное слово, потому что на самом деле в торте всего один слой, но зато высотой он пятнадцать сантиметров и состоит из взбитых сливок с измельчённой нугой и малиной и наверняка на восхитительной хрустящей основе.

У нас дома мы с детства привыкли к тому, что взбивать сливки надо венчиком. Если вы происходите из маргинальной среды, где сливки взбивают ручным миксером, или же вы совершенно опустились и используете электрический миксер, то у вас ещё есть возможность исправиться.

Когда пользуешься электрическим миксером, то воздух слишком быстро попадает в сливки, пузырьки становятся слишком большими, и поэтому сыворотка отделяется раньше времени. Густота сливок, взбитых вручную венчиком, совершенно иная.

В гостинице «Англетер» это хорошо знают. Сливки сохраняют необходимую густоту, и торт остаётся в прекрасной форме, хотя я и пробежал вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Так что когда я добираюсь до номера для новобрачных, стучу и открываю дверь, лишь я запыхался и приятно зарумянился, торт же выглядит так, словно с ним только что попрощался кондитер, послав ему воздушный поцелуй.

Видно, что Торкиль Торласиус, Анафлабия, жена Торласиуса, Вера-секретарь и Александр Бистер пребывают в полном спокойствии. Они перекусили цепочки наручников, их обломки валяются на полу рядом с инструментами. Но им не удалось снять с запястий сами браслеты из лёгкого, но прочного сплава. В них они и приступили к бранчу, который сейчас доедают.

Я подхожу к столу и неторопливо, прочувствованно, прижимаю торт к лицу Александра Бистера Финкеблода.

— Когда-нибудь в будущем, — говорю я, — вы поймёте, что и это для вашего же блага.

Когда видишь в кино, как на лице героя оказывается торт, то чаще всего речь идёт, как это ни печально, о бутафории либо о дешёвых тортах неважного качества. Но если воспользоваться на совесть приготовленным тортом, как, например, этот, то всё выглядит совершенно иначе. В кино жертва может несколькими лёгкими движениями стряхнуть с себя большую часть крема. Александру Финкеблоду — по прошествии секунд двадцати и ценою напряжённых усилий — удалось очистить только глаза.

И теперь он видит меня. А оттого его внимание и его планы на ближайшее будущее всё более связываются не с тортом, а со мной.