Дети зимы

Помещение было забито Лапами, а звери все еще втискивались в дверь, загоняя своих собратьев на ступени. Горилла и Прутик медленно пятились, непрерывно стреляя в шевелящееся белое месиво внизу. Пули попадали в цель, о чем свидетельствовали визги и рев, но нападающих было слишком много…

Горилла обнаружил, что стоит на полу в колокольне.

— Бегите оба! — закричал он. — Вверх по лестнице, быстро!

Приказ был излишним: Кокарда и Прутик уже сбежали. Отшвырнув винтовки, они дрались у лестницы за право забраться первым. Горилла занял позицию для последнего боя: оружие наготове, тело Тюри — между ногами.

Передовой Лапа вкатился по ступенькам наверх, увидел двоих оставшихся, поднялся на дыбы и в четыре шага пересек помещение, не обращая внимания на пули, попадавшие в его тело. Встав перед Гориллой, он пренебрежительно отбросил ружье в сторону массивной лапой.

Горилла смотрел на зверя…

Тянущиеся к нему лапы замерли, затем опустились вниз.

Животное застыло словно в нерешительности, и Горилла посмотрел ему в глаза.

Мохнатое тело рвали пули, выпущенные сверху, но бесконечное мгновение зверь продолжал стоять неподвижно, а позади ждали другие Лапы — наблюдая, не двигаясь…

Потом чудовище повернуло назад. Повернули сразу все.

Сперва медленно, почти задумчиво, они зарысили назад к люку, затем, торопясь все больше и больше, спустились, натыкаясь друг на друга, толкаясь в стремлении поскорее покинуть помещение. Звери издавали странные звуки.

Они исчезли. Колокольня была свободна.

Горилла поднялся наверх.

Прутик с Кокардой сидели на галерее. Морг и Малышка, захваченные зрелищем, смотрели наружу.

Унылые снежные поля кишели бегущими Лапами. Они покинули окрестности колокольни. Они неслись, подскакивая, по снегу, среди поземки, выбирались из расщелины, лезли друг на друга, торопясь присоединиться к стае. Их было более двух сотен, и все спешили в одном направлении — по ветру.

Вслед за полыхающим алым огненным шаром.

Далеко на западе смуглый человек, закутанный в меха, может, слышал, может, нет шум повального бегства; может быть, видел, а может, и не видел свечение в небе, когда видимость на мгновение улучшилась перед тем, как испортиться опять. Неважно, слышал он или видел, — он знал. Он ощутил страх и тревогу множества звериных душ, сливающихся с его собственной, угрожающих в своем отчаянии и панике потопить его самого. Он внутренне встряхнулся, поморгал, хотя видеть было нечего и некого — и вновь обрел власть над своими мыслями.

Мысли эти были мыслями животного — такими же, как и у любого Лапы.

Морг было поспешно удалился, но вскоре опять присоединился к остальным, потирая руки. Глухой грохот потряс башню.

— Совсем маленький взрыв на этот раз, — довольно сообщил он. — Только чтобы закрыть дыру. Больше они там не пролезут.

Плачущая Кокарда просила прощения за все, что она сделала. В чем состояли многие из ее грехов, было не вполне ясно.

— Забудь об этом, — сказал ей Морг. — Завтра тебе станет легче. Опять будешь, как всегда… к несчастью.

Тюря сбивчивые извинения Кокарды понял неправильно.

— Я говорил, что Малышка не будет сматываться, — дружелюбно твердил он. — Малышка никогда не смотается от Вильяма Чарльза. Кокарда Малышку не понимает. — Он обнял здоровенной рукой талию хрупкой приятельницы и притянул ее к себе вниз, на пол.

Глядя на них, Горилла ощутил странную печаль. Ему пришлось заставить думать себя о реальном мире.

— Знаете, я предположил, что если застрелить несколько штук, они начнут есть мертвых и на этом успокоятся.

— А вместо этого ты заставил их отступить перед твоим взглядом, восторженно крикнул Прутик. — Мощь человеческих глаз!

— Да не совсем так. Расскажи им, Морг.

Морг бессознательно выпятил грудь. Открыл рот, чтобы все рассказать, и быстро закрыл его.

Способности Морга не были уникальными, как он думал. Человек-животное понял бы его — тот самый человек, который в этот момент изменил положение в котором лежал под снегом, как неродившийся плод, укутанный в меха. Человек под снегом и раньше улавливал отголоски Моргова сознания в последние несколько недель, когда бы пьянство ни посылало это сознание в ночной полет, где реальность перемешивалась с воображением. И хотя этот человек ни разу не встречал Морга, он его ненавидел.

Человек под снегом встал на колени. Он поднял руку и колотил затянутым в перчатку кулаком по кровле своей каморки, пока меж сыпавшимися сверху кусками смерзшегося снега и льда не показался дневной свет. Тогда он встал на ноги, пропихнув голову и плечи сквозь отверстие, и огляделся. Он ничего не увидел: над слежавшимся снегом мела поземка и колола ему глаза. Кряхтя, он вытолкнул себя из норы и выпрямился.

Теперь он видел их. На юго-востоке приближающиеся расплывчатые силуэты. В душе человека, выбравшегося из-под снега, была грусть — многие из них погибли. И вслед за грустью он ощутил страх — свой собственный, личный страх — оттого, что не мог различить, где кончалась скорбь животных и начиналась его собственная.