Детонация

– А-а… Надо же… – потянул ворчливо и зло. – Значит, измываться надо мной не входит в ваши обязанности. Уйдите.

– Я, кроме прочего, дипломированный врач, ваше сиятельство, – произнесла холодно и непростительно высокомерно. – И в мои обязанности входит уход за вами, а также облегчение ваших страданий.

Александр сдавленно засмеялся. Сначала неуверенно, а потом громче и громче. И снова зашёлся надсадным кашлем.

– Да перевернитесь же вы, наконец! Иначе всажу укол вам прямо в ногу, и вы неделю ходить не сможете!

– И что с того? – спросил, утирая выступившие слёзы. – Я не встаю уже… Сколько?

– Две недели. – Она вдруг отвела глаза, живо отвернулась. И, ему показалось, чуть-чуть покраснела.

– Ясно, – прищурился мрачно. Он это исправит. Непременно исправит и это. Две недели. Что ж, будем знакомы.

– Как твоё имя? – не слишком вежливо. Но с её стороны тоже. Нагло. О чём думал отец? А матушка?

Ответила не сразу, набирая в странную колбу горько пахнущую жидкость:

– Александра, – и воспользовалась замешательством, подсунула колено под его бок, рывком повернула на живот. Он не успел ещё даже выпрямиться, когда резкая боль рванула ягодицу и так же скоро отпустила. – Простите меня, Александр Николаевич, – девушка, вдруг неожиданно извиняясь, смягчилась. И голос оказался совсем не скрипучим, бьющим по голени поленом, – по-другому никак нельзя. Иначе бы вы не согласились, – и трогательно заулыбалась.

Он был красен, как Домович в весенний праздник.

– Пригласите отца, – прошипел, сощурив глаза, – немедленно, – мучительно смежил веки, не желая её больше видеть.

– Сию минуту, ваше сиятельство, – сухо откликнулась выскочка и неслышно удалилась.

Это что, издевательство такое? Но за что? Ещё и это?

Отец неслышно проскользнул в дверь, остановился у кровати:

– Она лучшая в уезде, Алекс. И все новаторские приёмы ей знакомы. Ты жив сейчас только… благодаря ей.

– Премерзко, – процедил сквозь зубы и открыл наконец глаза.

– Совсем нет. Мы с матерью так не думаем. И император… он присылал своего медика. Сначала был именно он. Но тебе стало хуже. Алекс, – взмолился неожиданно старый граф, – прошу, не прогоняй девочку. Она вот-вот поставит тебя на ноги.

– Чем же тогда она занималась целую неделю? – выпалил тихо и зло и снова зашёлся сухим, сдавленным кашлем.

– Спасала тебя, сынок. – Николай Александрович устало опустился на краешек кровати, поник плечами и голосом. – Не дайте, боги, пережить такое снова, – мазнул невидящим взглядом по окну, – какая горькая несправедливость. Не понимаю. Никогда не мог этого понять, почему мы можем сделать это для кого угодно, для целой империи. Да что там, для целого мира! И не можем для нашей семьи! Ты думал об этом, Алекс? – взглянул на сына совершенно безумными глазами.

– Разумеется, думал, – глухо ответил младший Сневерг. Горько и неожиданно легко рассмеялся, – Чтобы не ввести во искушение, батюшка. Чтобы не меняли снова и снова, себе лишь в угоду.

– Но разве бы ты смог? Смог бы думать только о себе, своих прихотях, желаниях, когда мир на пороге войны, когда гибнут лучшие? – Отец смотрел на сына, не веря.

– Не знаю, отец. Мы ведь никогда не пробовали, – попытался коротко пожать плечами, но снова закашлялся. – А может, если бы у нас была эта возможность, может, мы и не смогли бы устоять.

– Неправда, сын. Это не про нас. И ты это знаешь! – откликнулся яростно и потрясённо.

– Но сейчас ты готов пожертвовать всем за одну лишь возможность меня исцелить, отец! Это ли не искушение? – и добавил равнодушно: – Это ли не проверка…

Николай отшатнулся, вспыхнул взглядом и снова поник. Плечи опять опустились. Закрыл медленно глаза.

– Прав ты, Саша. Прав, – поднялся тяжело. – Об одном прошу, – задержался перед дверью, – не прогоняй девочку. Ещё хотя бы месяц.

– Она тыкает иголками мне в зад и требует, чтобы я перед ней оголился! Совершенно при этом не смущаясь, отец!

– Она врач, Алекс. И свое дело отлично знает, поверь!

Младший Сневерг демонстративно закатил глаза и сполз пониже с подушек, но тут же зашёлся раздирающим кашлем снова. Сидя не так тяжело дышать. Всё-таки лёжа гораздо хуже, поёрзал чуть-чуть, ища положение. Рана болела заметно меньше и страшно чесалась. Повязка на ней теперь стала тоньше. Надо бы посмотреть, что там. Но сил ни встать, ни сесть давно не было, и Алекс на минуту прикрыл глаза, слыша приглушённо тихий скрип двери. Наверное, отвратительная выскочка всё же вернулась.

Между ними установилось шаткое, но уверенное равновесие. Они не разговаривали. Вообще. И после той её пламенной речи про его графский тыл и ему, и ей, казалось, это было затруднительным и неприятным. Она меняла повязки – он молча поднимал попеременно руки. Она делала какие-то странные манипуляции пальцами, причиняя невыразимую, до темноты в глазах, боль – он терпел, стиснув зубы. Она всё так же, без слов, показывала, как дышать, и он, сам не зная почему, в бешенстве повторял за ней снова и снова. В конце концов, после этих её смешных упражнений хоть ненадолго, но неизменно становилось лучше.