Господа!
Я — Григорий Александрович Печорин. Ученик седьмой группы «Б» Михаил Поляков потревожил мой мирный сон. Я встал из гроба, и две недели мой дух незримо присутствовал в седьмой группе «Б». Вот мой ответ.
Поляков утверждает, что я эгоист. Допустим. А как же сам Поляков? Он целые ночи зубрит, чтобы быть первым учеником. Зачем? Затем, чтобы показать, что он лучше и умнее всех. С этой же целью он нахватал себе всякие нагрузки: он вожатый звена, и староста, и член учкома, и член редколлегии.
Спрашивается, кто же из нас эгоист?
Эта заметка возмутила Мишу. Все в ней неправда! Разве он зубрит и разве это эгоизм, если он хорошо учится? Ведь ясно, что надо хорошо учиться. Юра тоже неплохо учится, но ему отец за хорошие отметки всегда что-нибудь покупает. И потом, разве он, Миша, виноват, что его выбрали старостой группы и членом учкома?
— Вот видишь, — говорил ему Генка, — видишь, что Стоцкий вытворяет! Я тебе давно говорил: нужно его вздуть как следует, будет знать…
— Кулаками ничего не докажешь, — сказал Слава, — нужно в следующем номере «Боевого листка» ответить на это загробное послание.
— Дело не в том, что он про меня написал, — сказал Миша, — дело в принципе: что такое эгоизм. Юрка хочет запутать этот вопрос. А мы его должны распутать.
И мальчики начали готовить следующий номер стенной газеты, посвященный вопросу: «Что такое эгоизм?»
Глава 59
В назначенный день Миша, Генка и Слава вошли в кабинет Алексея Иваныча.
Возле Алексея Иваныча сидел человек в шинели и военной фуражке. Он обернулся к мальчикам и осмотрел каждого с ног до головы.
— Садитесь, — сказал Алексей Иваныч. — Миша, ты принес кортик?
Миша нерешительно посмотрел на военного.
— При этом товарище можешь все рассказывать, — сказал Алексей Иваныч.
Военный долго и внимательно рассматривал пластинки, и, когда он положил кортик на стол, Алексей Иваныч сказал ребятам:
— Ну, мы вас слушаем, — и ободряюще улыбнулся им.
Миша оглянулся на друзей и, откашлявшись, произнес:
— Мы установили, что этот кортик принадлежал полковому оружейному мастеру, жившему во время царствования Анны Иоанновны, то есть в середине восемнадцатого столетия.
Алексей Иваныч удивленно поднял брови, военный внимательно посмотрел на Мишу.
— Анны Иоанновны? — переспросил Алексей Иваныч.
— Да, Анны Иоанновны, — сказал Миша.
— Это та, что ледяной дом построила, — вставил Генка.
Он хотел еще что-то сказать, но Слава толкнул его ногой, чтобы не мешал.
— Как вы это установили?
— Очень просто. — Миша взял в руки кортик, вынул из ножен клинок. — Прежде всего клейма. Их три: волк, скорпион и лилия. Видите? Так вот. Волк — это клеймо золингенских мастеров в Германии. Такие клинки назывались «волчата». Они изготовлялись до середины шестнадцатого века.
— Есть такая марка оружия, очень знаменитая, — сказал Алексей Иваныч.
— Изображением волка или собаки, — продолжал смелее Миша, — отмечал свои клинки толедский мастер Юлиан дель Рей, Испания.
— Крещеный мавр, — вставил Генка.
— Он жил в конце пятнадцатого века, — продолжал Миша. — Теперь скорпион. Это — клеймо итальянских мастеров из города Милана. Наконец лилия. Клеймо флорентийского мастера…
— Параджини, — подсказал Генка.
— Да, Параджини. Он тоже жил в начале шестнадцатого века. Вот что обозначают эти клейма. Они обозначают мастеров.
— Кто же из них сделал кортик? — спросил Алексей Иваныч.
— Никто, — решительно ответил Миша.
— Почему?
— Потому что во всех книгах, которые мы прочли, написано, что кортики появились только в начале семнадцатого века, а все эти клейма относятся к шестнадцатому веку.
— Логично, — сказал Алексей Иваныч. — Но зачем же, в таком случае, клейма?
Миша пожал плечами:
— Этого мы не знаем.
— Ребята правы, — сказал вдруг военный, взял у Миши клинок и поднес его к свету. По всей длине клинка тянулись едва заметные волнообразные рисунки в виде переплетенных роз. — Это дамасская сталь. Она изготовлялась только на Востоке. Значит, клейма европейских мастеров не имеют к клинку никакого отношения. По-видимому, мастер, изготовивший этот кинжал, хотел показать, что его клинок лучше самых знаменитых. С этой целью он и поставил эти три клейма.
Миша несколько смутился тем, что военный сразу определил то, над чем мальчики трудились столько времени, но решительно продолжал: