— Утром сегодня. На Халзином лугу. Там его Николай и застрелил. И лодку куда-то запрятал. А еще активист считается! Все они, активисты, — бандиты.
— А где Жердяй?
— Кто его знает? Дома сидит. Стыдно небось людям в глаза смотреть, вот и сидит дома… А вы и не знаете ничего? Эх вы, пионеры-комсомольцы!.. Пошли, Акимка…
И они, лузгая семечки, вразвалку пошли по улице. Ошеломленный, Миша растерянно глядел им вслед. Может быть, Сенька все наврал?..
Но Муха печально проговорил:
— Это он верно рассказал. Николая заарестовали и в город увезли. На телеге.
Миша приказал Славке вести отряд в клуб, а сам побежал к Жердяю.
Глава 10
Только теперь Миша обратил внимание на то, как взбудоражена деревня.
Везде стояли кучки крестьян, а возле сельпо шумела большая толпа. И по тому, как люди волновались, было очевидно, что говорят они именно об этом загадочном убийстве. А оно было загадочным. Трудно поверить в то, что Николай убил Кузьмина. Как мог этот добрый, приветливый человек убить?.. Ведь всего несколько часов назад Миша видел Николая и Кузьмина, разговаривал с ними. Они как живые стояли перед его глазами: Николай в потертой солдатской шинели без хлястика, Кузьмин в старых ботах, веслом отталкивающий лодку от берега. И это тихое утро, первые лучи солнца, свежий холодок реки, лилии меж зеленых листьев… Нет. Николай не виноват! Недоразумение, ошибка… И зачем ему было убивать Кузьмина? Миша никак не мог в это поверить. И с каким злорадством говорил Сенька Ерофеев: «Все активисты — бандиты…»
Рыбалины жили на краю деревни, в покосившейся избе под соломенной крышей. Концы тонких стропил торчали над ней крест-накрест. Два крохотных оконца падали на завалинку. Дверь из грубо сколоченных досок вела в холодные сени, где висели хомуты и уздечки, хотя ни лошади, ни даже коровы у Рыбалиных не было. Они были безлошадники, наибеднейшие крестьяне…
— Здравствуйте, — сказал Миша, входя в избу.
Мать Жердяя, Мария Ивановна, худая женщина с изможденным лицом, раздувала на загнетке огонь под черным чугунным горшком. Не разгибая спины, она обернулась на Мишин голос, тупо посмотрела на него и снова отвернулась к печке.
Жердяй тоже с безучастным видом посмотрел на Мишу и отвернулся.
На земляном, плотно убитом полу виднелись закругленные следы метелки. Грубый деревянный стол был испещрен светлыми полосками от ножа, которым его скоблили. Вдоль стен тянулись лавки, темные, потертые, гладкие; видно, что на них сидели уже не один десяток лет. В переднем углу висела маленькая потускневшая икона с двумя засохшими веточками под ней. На другой стене — портрет Ленина и плакат, на котором был изображен красноармеец, пронзающий штыком всех белых генералов сразу: и Деникина, и Юденича, и барона Врангеля, и адмирала Колчака. Красноармеец был большой, а генералы маленькие, черненькие, они смешно барахтались на острие штыка.
— Чего в клуб не идешь? — спросил Миша, присаживаясь рядом с Жердяем.
Жердяй посмотрел на спину матери и ничего не ответил. Миша кивнул головой на дверь:
— Пойдем!
— Николая нашего арестовали, — сказал Жердяй, и губы его задрожали.
— Я слыхал, — ответил Миша. — Я их утром видел, они в лодку садились. И Николай, и Кузьмин.
Ворочая ухватом горшок в печи, Мария Ивановна вдруг сказала:
— Может, они и поспорили там, не знаю. Только не мог его Николай убить. Он и муху не тронет. И незачем ему. И спорить им не из-за чего. И никакого револьвера у него нету. — Она вдруг бросила ухват и, закрыв руками лицо, заплакала. — Четыре года в армии отслужил… Только жить начал… И такая беда… Такая беда… — Она тряслась и повторяла: — Такая беда… Такая беда…
— Надо ехать в город и защищать его, — сказал Миша.
Мария Ивановна вытерла глаза передником:
— На защитников деньги нужны. А где их возьмешь?
— Никаких денег не надо. В городе есть бесплатная юридическая помощь. При Доме крестьянина. И вообще Николая оправдают. Вот увидите.
Мария Ивановна тяжело вздохнула и снова принялась за свои горшки и ухваты.
Миша глядел на ее сгорбленную спину, худую, натруженную спину батрачки, на безмолвного Жердяя, на убогую обстановку нищей избы, и его сердце сжималось от жалости и сострадания к этим людям, на которых свалилось такое неожиданное и страшное горе. И хотя Миша ни секунды не сомневался, что Николай невиновен и его оправдают, он понимал, как тяжело теперь Марии Ивановне и Жердяю. Сидят одни в избе, стыдятся выйти на улицу, никто к ним не ходит.
— Спрашивает его милиционер, — снова заговорила Мария Ивановна, — «Ты убил?» — «Нет, не я». — «А кто?» — «Не знаю». — «Как же не знаешь?» — «А так, не знаю. Обмерили мы луг, я и ушел». — «А почему один ушел?» — «А потому, что Кузьмин на Халзан пошел».
— Что за Халзан? — спросил Миша.
— Речушка тут маленькая, — объяснил Жердяй, — Халзан называется. Ручеек вроде. Ну, и луг — Халзин.
Мария Ивановна продолжала свой рассказ: