Детская комната

Германия разграбила всю Европу и теперь собирает добычу, как попало сваленную в вагоны. Тут есть книги на немецком, чешском, польском, разгружают медикаменты, газовые плиты, картины, хрустальные бокалы, рулоны хлопчатобумажной ткани, вилки и шкафы времен Людовика XV, женские головные уборы. Ангары наполняются грудами шуб, посуды, стульев. Мила разгружает ящики с книгами. Подняться в вагон, взять ящик, поднять ящик, сначала сгибая спину, потом, по примеру других женщин, присев на корточки, чтобы поберечь спину, затем поднять, напрягая мышцы живота, сделать несколько шагов своим обескровленным туловищем. Подождать, держа ящик на уровне таза, пока пройдет головокружение от голода, пока растают пятна перед глазами, и передать ящик Лизетте, стоящей снаружи, которая в свою очередь передаст его третьей, – и снова то же самое. Выиграть несколько секунд, когда надзирательница отойдет и отвернется, разговаривая с другой надзирательницей или своим псом. Дождаться этой передышки между двумя ящиками, застыть на мгновение. Может ли ребенок задохнуться под бетонной тяжестью на животе? Больно ли ему, если так болит спина?

Ночь наполнена звуками: кашель, храп, шум испражнений тел в Waschraum, а также слышно, как что-то медленно капает с одного тюфяка на другой. Мила и Лизетта укладываются валетом, положив обувь под затылок, – они стараются ногами не касаться лиц. На фоне общей вони ноги уже не пахнут: потоотделение; гниющие открытые раны; следы испражнений на одежде из-за дизентерии; экскременты, высыхающие по периметру блока, – не в силах ждать, когда освободится единственная дыра, заключенные предпочитают скорее присесть тут, чем сделать это под себя. Мила прижимает к себе кусок веревки, она нашла его сегодня в вагоне и спрятала в манжете. Завтра нужно продырявить зубную щетку и консервную банку, которая служит котелком, и привязать к платью. Миле холодно, Лизетте холодно, они дрожат, прижавшись друг к другу; неуемная дрожь не дает заснуть. Женщины с нижних тюфяков шепчут:

– Мне снится муж.

– Ты только приехала. Подожди немножко. Скоро будешь видеть сны о еде.

– А потом однажды упадешь, полностью разбитая, на тюфяк и провалишься в сон, как камень в воду. Мне больше не снятся сны.

– А я вам говорю, закройте пасти, балаболки.

На какое-то время Мила засыпает или почти спит, но этого достаточно, чтобы не слышать звуков, издаваемых ртами и телами, и погрузиться в сон. Мила видит мать у пианино – старого семейного пианино с желтыми клавишами, стоящего в прихожей. Мила смотрит, как мать играет, как ее очень длинные пальцы пробегают по клавиатуре. Нужно видеть эти руки, иногда они отбрасывают тень на стену, и эта тень похожа на длиннокрылых птиц, целый птичник – лебеди, розовые фламинго, чайки. Во сне Мила кладет свои руки на руки матери, как она делала в детстве, мать ставит ее ноги себе на ноги, и они начинают танцевать. Это вальс рук, и они двигаются под управлением матери, и Мила чувствует, как у нее под ладонями двигаются сухожилия, фаланги, – мать больна, но ее руки живые. И вдруг клавиши кусают кисти матери. Лента хищных зубов отрывается от пианино и плывет в сторону открытого окна. Тянет мать к окну. Бросается в пустоту вместе с матерью.

Проснувшись, Мила вспоминает пианино, которое вчера сгружали из вагона с награбленным. Светлое пианино, похожее на пианино из прихожей, на котором играла ее мать. Пять заключенных с трудом вытащили его из вагона и поставили прямо среди лежащих на земле скрипок, виолончелей, гобоев, туб и труб, сваленных в кучу сверкающих флейт, чьи формы напоминают тела мужчин и женщин (пианистов, скрипачей, виолончелистов – музыкантов призрачного оркестра, которые теперь где-нибудь в тюрьме, или в лагере, или мертвы) и тело погибшей матери. Нет никаких сомнений, что пианино напомнило Лизетте о тетке, о том времени, когда она была Марией, а ее кузина Мила – Сюзанной; затем перед ней возникла картина: ее тетка лежит на мостовой и рука какого-то взрослого прикрывает ей глаза. Яркими вспышками последовали другие картины: закрытый гроб от самого морга; кричащее красное платье Сюзанны на погребении – красный цвет был талисманом ее матери; приезд Сюзанны с братом летом в их дом в Манте. Во время летней жары они каждую ночь держались за руки, лежа втроем на большой двухместной кровати, и пытались заснуть. Вдруг на пианино закапал дождь. Мила тут же представила, как металл покрывается ржавчиной, как от воды дерево коробится и трескается. «Schneller, du Sauhund, du Schweinerei!»[23] Еще новое, полированное пианино, на вид нетронутое, становится гнилым. Следовало бы его порубить топором.