Детская комната

Что делать с животом? С ребенком в животе, срок – примерно три с половиной месяца? Что делать с мешающим телом? Никто не знает, что она беременна, кроме Лизетты и Брижит. Вначале она не хотела об этом говорить из-за суеверия, затем она об этом не думала. Теперь это занимает все ее мысли. Невидимый ребенок – это преждевременная смерть? Она носит внутри смерть? Заткнуть уши и не слушать французских заключенных, появившихся в блоке № 11 и равнодушно, можно даже сказать буднично, говоривших о смерти; они улыбались, без всякого садизма, они были дружелюбны и милы, старались говорить тихо, поскольку, нарушая правило, крайне рисковали. Шел поток накладывающихся один на другой поспешных голосов, они говорили: отбор, черный транспорт, [штрафблок

] – карательный блок, [бункер

] – тебя там могут забить до смерти, пули в затылок, – они слышат выстрелы, они знают, что в дни казни эсэсовцы получают от маркитанток[11]

двойную дозу алкоголя. Болезнь, голод, крематорий, говорили они, смерть вездесуща, как, например, в зоопарке указывают направление, расстояние и видимые ориентиры и затем верный путь. Безусловно, среди них есть активистки с железными нервами, которые встречались со смертью еще в Сопротивлении. И там сидит Мила – прислонившись к ножке стола, который служит ей постелью, и обхватив согнутые в коленях ноги. Она шепчет: «Что же я делаю? Лизетта, что нужно делать?» Лизетта поворачивается к ней, открывает рот, но ни один звук не вырывается из нее. Ее зрачки бегают от Милиных глаз к животу, она подыскивает ответ. Сглатывает слюну, ждет. «Посмотрим, еще слишком рано». И она возвращается к картам. Известно, что Германия – это конец. Нет ничего, кроме настоящего мгновения.

Через узкое отверстие в окне пробивается солнечный луч, и, кажется, это место находится далеко от блоков. Свет отражается оранжевыми пятнами на волосах женщин, на их коже, на стенах. И у Милы в голове всплывает слово «Италия». Она там никогда не была, но оранжевый теплый воздух напоминает ей абрикос, южное тепло, родину ее матери. Ничего более абсурдного не придумаешь. Равенсбрюк – это Мекленбург[12]

, Сибирь на юге Балтийского моря, ледяная зима, жаркое лето. Мила еще ничего не видела, она может пороть чушь. Во второй половине дня входят и выходят все женщины карантина, tsu f"unt[13], на улицу перед блоком с багажом, затем внутрь, затем на улицу без багажа, затем на улицу с багажом, затем в блоке с багажом на улицу, затем на улице с багажом внутрь, наконец идут группами по пятьдесят человек в соседний блок с багажом в руках, едва веря своим глазам: они видят колючую проволоку, вершины сосен, зеленые стены, одну звезду на бледном небе – и все.