Детский дом и его обитатели

Это – безверие, размывание нравственных опор, их подмена безразличием, равнодушием, когда себялюбие и эгоизм лихо взмывают на вершину иерархии ценностей. И тогда надежда только на таких, как героиня повести Мироновой – Ольга Николаевна. На людей, которые вопреки всем застоям хранят в душе и утверждают делом идеалы сострадания, милосердия, самопожертвования. Мне кажется, что записки «Детский дом» расскажут нашим потомкам о бездуховности застоя страшней ярче, чем описания шумных дел высокопоставленных уголовников.

Но главное, повествование Мироновой вновь доказывает. Что никаким застоям не под силу вытравить из народа исконные доброту и совесть.

Именно поэтому рано или поздно приходит чистая волна, которая и смоет всю дрянь и грязь с лица нашего общества.

Газета «Литературная Россия», номер 33, 14 августа 1987 г.

«Пусть ударит по совести»

Владислав Крапивин

«Человеку так естественны сочувствие и сострадание к тем, кому плохо! Особенно, если плохо детям. Так естественны попытки согреть своей добротой тех, кому холодно и неуютно!»

Так начинает свою повесть «Детский дом» писательница Лариса Миронова. Повесть напечатана в шестом номере журнала «Урал» за текущий год. У неё подзаголовок – «записки воспитателя».

Это история сотрудницы НИИ, матери двух девочек, которая столкнулась на улице с детдомовскими детьми, заинтересовалась жизнью детдома, ужаснулась и с головой, как в омут, кинулась в эту жизнь, чтобы хоть как-то помочь детям, хоть что-то сделать для них…

Меньше всего мне бы хотелось говорить о литературных достоинствах вещи. Они представляются мне несомненными. Если читаешь повесть взахлёб, без тряски на стилистических ухабах, если в диалогах.

Звучат яркие, живые интонации, если людей в повести – и ребят и взрослых – видишь перед собой, как хороших знакомых, значит, автор владеет пером.

К тому же повесть берет за душу, что, честное слово, уже не до литературоведения…

Любителям литературных параллелей, возможно, захочется сравнить «Детский дом» Мироновой с «Педагогической поэмой» Макаренко. Одним – для того, чтобы похвалить автора, другим – чтобы ехидно сказать: вы отнюдь не Макаренко, а значит, нечего и браться…»

Но я бы этого делать не стал. В повести Ларисы Мироновой нет фигуры, равной Макаренко (как, увы, нет её и в нынешней педагогике).

И постановка проблем совсем другая. Антон Семёнович не задавался вопросом: откуда взялись эти тысячи и тысячи несчастных, с искалеченными судьбами дети, которые пришли в его колонию. Тогда, после мировой и гражданской войн, это было ясно. А «Детский дом» каждой своей страницей кричит:

«Почему же у нас, когда всё лучшее детям, когда «дети – наш единственный привилегированный класс», может быть такое?

Такие детские дома! Такие наставницы, как Людмила Семеновна и Татьяна Степановна?

Героиня повести, забывая обо всём на свете, кроме своего детдомовского отряда, с головой окунается в это чудовищное бытие, стараясь хоть как-то приблизить детей к естественной человеческой жизни. Она воюет с людьми того склада, с какими в своё время воевал Макаренко, и которые одержали над ним верх и, увы, захватили многие ключевые посты в педагогике (вот здесь, пожалуй, есть сходство с «Педагогической поэмой», перекличка времен?!)

Она сквозь каменные щиты равнодушия и хамской иронии пробивается к живым ребячьем сердцам. Она делает много хорошего и совершает немало ошибок. Но у кого из прочитавших «Детский дом» повернётся язык осудить воспитательницу Ольгу Николаевну?

Насколько мне известно, Лариса Миронова писала свою повесть, опираясь во многом на свой личный опыт. Но не думаю, что следует полностью отождествлять автора с героиней. Автор «Детского дома» смотрит на все проблемы глубже, мудрее и даже, по-моему, не всегда согласен с воспитателем Ольгой Николаевной в её поступках и оценках событий. Возможно, и читатели не во всём будут согласны с героиней.

И всё же, какой нормальный человек не ощутит к ней благодарности за искреннюю любовь к детям, за героическую попытку помочь им?

В начале повести Ольга Николаевна признается: «Как ни печально, но причиной моих самых обидных профессиональных просчетов воспитателя и была на первых порах эта «слепая доброта», проливающаяся на всех без разбора».

Мне кажется, героиня не совсем права. Причиной поражения стала не доброта. А то, что доброта оказалась одинокой в том мире зла, который кощунственно именуется детским домом. Уход из него Ольги Николаевны был предопределён.

Грустно и трудно об этом писать, но наша нынешняя педагогика как система начисто лишена такой нравственной категории, как сострадание.