Детский дом и его обитатели

– А другое барахло в милиции. Туда оттащили мои друганы. Менты искать не умеют…

Захаживала и ещё. Но краж больше не было. Однако в заключение она всё же угодила – через три года. Подробностей дела я так и не узнала, но, похоже, её просто ловко «подставили». Отношения с бывшими понемногу налаживались. Они уже знали – главным образом, от моих подопечных, что заподлянок я не устраиваю, и потому держались со мной вполне либерально, умышленно, уж точно, пакостей не делали. А это было их основным развлечением в свободное от добывания «хлеба насущного» – «жрачки», «выпивона», курева и шмотья – времени. Что, кстати, приносило им чувство полного удовлетворения. Озлобленные на вест белый свет, они, конечно же, именно в воспитателях видели врагов номер один. Облить помылками – милое дело, совсем невинное развлечение. Могли и избить, покалечить даже… А вот к преступным родичам своим относились если не с нежнейшей любовью, то, всенепременно, с определенной долей заботы. Они им доверяли и считали своим последним пристанищем в этом, весьма враждебном к ним мире. Хотя, по логике вещей, «этот мир» им ровным счётом ничего плохого не делал, а все их беды были именно от нерадивости их родителей… Но дети – существа весьма иррациональные.

Частенько украденные в детдоме вещи существенно пополняли гардероб как близких, так и не очень, родственников – тех самых, которые в семью ребенка принять не желали, а вот «презентики» от сирот охотно принимали.

Такая вот ненавязчивая форма сиротства и опекунства…

Бывшие, в свою очередь, делились на две касты – оседлые и бродячие. Бродячие появлялись в детском доме только по осени – чтобы вновь исчезнуть в неизвестном направлении с приходом весеннего тепла.

Именно в эти дни, когда критическая точка в развитии отношений была благополучно пройдена, и я успешно налаживала отношения с отрядом, и прибыла первая стая «перелётных» бывших.

Их всего насчитывалось около десятка. В детдоме появлялись под вечер, к ужину. Развалившись на диване перед входом в столовую, втихаря покуривали и вопили богомерзкими голосами, комментируя проходивший в столовой ужин:

– Эй, рыжая! Не подавись!

– Мочалка! – Это девочке с природными кудряшками «а ля нигер». – Помойкой закусить не хочешь?

– Огурец! В соплях запутался!

И все эти выкрики, конечно же, сопровождались утробным ржаньем. Подошла к незваным гостям. Ну и запашок… Некоторые «под балдой». Вежливо прошу удалиться – «покинуть помещение». А голодны, так приходите после ужина – если у повара еда останется (а еда всегда оставалась – каша, картофельное пюре, подлива, салат, какао, чай, конечно), то обязательно покормят. Но только за столами, и куртки снять, а руки – вымыть. Выслушали молча. Ошалели. Тупо переглянулись. Потом ироничный голосок:

– А это обязательно?

– Конечно. И лучше с мылом, – отвечаю я.

Ржанье.

– Обязательно ждать, спрашиваю? – уточняет вопрос бывший.

– Без вариантов, – отвечаю строго.

Снова ржут.

– Основная, что ли?

– Кашки-борзянки объелась…

– Оно и видно!

Это уже реплики мне в след. Закрыла дверь в столовую и села у входа на стул. Сейчас начнётся. Готовлюсь…

Так и случилось: не прошло и пяти секунд, как дверь в столовую с грохотом распахнулась, и в проёме показалась физиономия, до жути несимпатичная. Это был один из самых грозных бывших – «основной» по фамилии Голиченков. Звали его Борис. Здоровенный детина с прыщавым лицом и гривой всклоченных смоляных волос. Антрацит цыганских глаз придавал его лицу дьявольски зловещее выражение. «Фирменный злодей», – без всякого энтузиазма подумала я, и поспешно убрала ноги под стул, на котором сидела. А то ведь «случайно» своей лапищей наступит – хромой на всю жизнь останешься… Он ещё раз пнул и без того безобразно исполосованную следами от кед и ботинок, готовую соскочить с петель дверь.

– Ты… закрой только!

Он рявкнул и ещё что-то в мой адрес, потоптался на месте, но войти в столовую так и не решился. Ещё раз грязно выругавшись, он уставился на меня – глядя в пор, почти не мигая. «Гляделки» продолжались довольно долго. Мои притихли.

Такого в детдоме давно не бывало, а может, и вообще никогда. Самое благоразумное в этой ситуации – сделать вид, что ничего не произошло и убраться восвояси. Ведь и раньше в моём присутствии «срывалось» нередко. Но это было, чаще, в силу привычки именно в такой форме выражать богатую гаму внутренних ощущений и оттенков душевного состояния. Любой воспитатель на подъёме раз десять получает в свой адрес подобные приветствия, а то и покруче… Но сейчас многоэтажный адрес прозвучал конкретно, целенаправленно и даже провокационно. Это был вызов. На него должно ответить. И ответ должен быть симметричным. Эмоции возобладали, рассудок был бессилен и просто отказывался отслеживать строгую симметрию.