Кузен действительно оказался очень высоким, худым, даже тощим, уже не совсем молодым человеком, который как артист, едва заметно использовал макияж, подкрашивал седеющие баки и виски.
— Мама, да он какой-то не такой, — чуть ли не смеялась Анастасия после очного знакомства. — С какими-то манерами.
— В том-то и дело, что с аристократическими манерами, не какой-то мужлан. А как живут, а как играет! Какой галантный и обходительный! Настоящий зять! Готовый муж! А не плебей безродный!
На следующий вечер были приглашены к кузену. Вся семья музыканты, жили они действительно шикарно, в большой отдельной квартире на Тверской. Включив в свой ансамбль Анастасию, пытались играть семейным квартетом — с листа не пошло. Но они были в восторге, или делали вид. Так это касаемо лишь игры в квартете. А от сольного выступления Анастасии, когда она всерьез собралась, они были слегка удивлены. Да откуда они могли знать, что такая очаровательная девушка, просто прелесть, да еще так музыкальна.
— Это находка! Судьба! Мы так переживали за сына!
Родители кузена и мать Анастасии были довольны. Начали организованно форсировать события. Кузен, более активно, как мог стал ухаживать за Анастасией, почти что каждый день приходил к ним в гости, носил цветы, даже пригласил в ресторан, от чего она отказалась, сказав матери:
— Точь-в-точь как индюк.
Мать вскипела:
— Хочешь в девках остаться иль еще как позорить меня!?
— Что-что, а в девках не останусь, — беззлобно дерзила дочь.
И как в подтверждение в этот же вечер к ним явилась в гости соседка сверху, и не как обычно — вся напудренная, наряженная, в духах, пирог испекла, бутыль с настойкой. И сходу, без обидняков:
— Сын мой, Петя, милиционер, по Анастасии страдает. Сватать пришла, по-свойски.
— Да что это на вас, мор нашел? — неудачно выдала дочь.
А мать дипломатично:
— Понимаешь, дорогая соседушка, Петю-то я чуть ли не с детства знаю. Парень на зависть. И мне бы в радость, дочь рядом. Да открою секрет: не давеча, как сегодня, заявление на брак подали, в воскресенье венчание. На помолвку приходи, приглашаю.
Не успела соседка уйти, огорошенная дочь бросилась к матери:
— Ты пошутила, иль как?
— Какие ж тут шутки могут быть? Дело первостепенной жизненной важности.
— Знаешь что!? — взорвалась дочь. — А ты меня спросила?
— А меня родители тоже не спрашивали. Благословили, и я была счастлива.
— Ты что, мать, то какие были времена?!
— Времена все одни, сама на днях утверждала, — и видя, как дочь одевается: — Куда средь ночи? Ослушаешься — пеняй на себя, не благословлю, срамить свой род не позволю.
— Дура! — в который раз в сердцах крикнула Анастасия уже в подъезде.
Куда идти, она не знала. С улицы нашла освещенное окно лаборатории, подпрыгнув, стукнула. Вахтера не будили, залезла в окно. От Филатова разило застоялым перегаром, на столе обглоданная селедка, шелуха лука, рукой обломанный хлеб, гора окурков. Тут же на столе он ведет расчеты в журнале, работает, поглощен цифрами.
— Сейчас, сейчас, Настенька. Еще один показатель запишу — и все.
Здесь ей стало еще хуже. Куда бы податься? Некуда. В бессилии бросилась на раскладушку, пряча в грязной, вонючей подушке слезы неудавшейся, такой же смрадной жизни.
… Под утро она проснулась, установка все также рычит, Филатов прямо за заваленным хламом столом, так и не убрав объедки, заснул на журнале со своими расчетами.
Слегка растормошив ученого, еще полусонного, она его осторожно, средь приборов, провела до раскладушки, уложила и долго осматривалась, не зная с чего начать уборку в этом заваленном бедламе.
Вспугнул ее звонок: Максим завел будильник.
— Настя, Настенька, — ходил он за ней, — как я что-где теперь найду? Это ведь организованный хаос — как в природе.
— В природе строгий порядок, незыблемый физический закон, и случайностей, как кто-то считает, не бывает. Все предписано Всевышним!
— Ты верующая? — изумленно спросил он.
Вспомнив мать и надвигающееся воскресенье, она не ответила, лишь оценивающе уставилась на Филатова и, видимо, ничего не поняв, вновь со рвением, приступила к наведению порядка, и это заняло весь день.
К вечеру пошли в студенческую столовую, потом гуляли по Москве, и Анастасия вкратце намекнула о своих делах. И если бы он хоть слово, хоть полслова надежды дал. Не может же она не то, что в любви, а в жены навязываться. Нет. А он погрузился в себя, был угрюм и задумчив.
«Значит, судьба, закон, все предписано», — думала она при расставании.
— Ты выйдешь замуж? — словно прочитал он ее мысль.
Она лишь кивнула.
— А я еще в браке. Нас ведь еще не развели. Но, Настя, — а она уже убежала.
Дома мать ее обнимала, плача, просила прощения, целовала голову и руки. На следующий день, во вторник, подали заявление на регистрацию брака. Вечером ходила на его концерт, после которого он пригласил ее в ресторан, и она нашла, что он не глуп, напротив, очень эрудирован; не пьет, не курит, а манеры, да к ним надо просто присмотреться — весьма галантен. Словом, благопристоен, и учитывая прочее, прочее, прочее, мать, как всегда, права!