— Так, — Коста смотрит мне в глаза и отпускает, — пойдём-ка! Не знаю, во што ты вляпался, но што-то мне таки подсказывает, что выляпаться без помощи умного и хорошего меня ты не сможешь!
— Пойдём, — Коста осторожно тянет меня за плечо. — Софья давно тебе не видела, скучает за твои танцы и физиономию. Поедим немножечко, чаю спокойно попьём, а заодно и расскажешь, шо такого случилось что весь такой поднапружиненный и с ножом. А случилось таки очень и очень из ряда вон, так мине подсказывает моя одесская чуйка.
Шли пока, Коста постоянно говорил, говорил и говорил всякую ерундовую нелепицу. Глупости вроде бы, но пока дошли до ево дома на Пересыпи, так и отпустило почти.
— Егорка! — радостно всплеснула руками София, и спорхнула с высоково крыльца, на ходу обтирая руки об висящее через плечо полотенце, — или ты сегодня таки Шломо?!
— Как угодно, — отвечаю вяло, не обращая внимания на какие-то малопонятные знаки, которыми обмениваются супруги поверх моей головы. Чувствую себя так, будто меня до предела надули и передули, а потом сдули назад и ещё в два раза. Чуть-чуть ещё, и можно будет рулончиком скатывать.
Сели на веранде, выходящей в крохотный, но собственный садик, густо поросший кустами и деревьями. Женщина тут же захлопотала на кухне, втягивая меня и Косту в какие-то хозяйственные хлопоты. Не так штобы женское какое, а просто тормошила.
— У-аа! — басовито заорал младенец из комнат, и Софья тут же метнулась туда.
— Да ты мой сладкий! — донеслось оттуда. — Описался? Сейчас мама…
Я вроде только моргнул, но вот она, София, сидит передо мной, а на столе полным полнёшенько всево, и даже чуть с напупинкой поверх горочки. И вроде как даже беседу веду, хотя как беседу… Коста с женой сами промеж себя говорят, но иногда как-то так получается, што вроде как я с ними киваю и соглашаюсь, или нет. Чаще да, потому как правильное говорят.
— Соня, — промежду делом говорит она, подвигая еду, — я привыкла! Называй меня Соней, я ведь от рыбацких корней, а София, это уже немножко промежду греков, ну и когда официально.
Они кинула на мужа лукавый взгляд, в котором, вот ей-ей, информации сильно побольше, чем в ином многостраничном письме! Коста чему-то смутился на миг, и даже отвёл янтарно-карие глаза.
— …и в море выходила, — рассказывала Соня, уютно хлопоча и не переставая потчевать меня всякими греческими вкусностями, — ты не думай! Недолго, правда. Но по рыбацкой части всё умею!
— …а Косту я видеть поначалу не хотела! Ты ешь, ешь… Он по молодости с дурнинкой немножечко был, а иногда даже и очень множечко, даже и перебором. Во все глупости, што в Одессе творились, норовил ввязаться с горящими глазами и пудовыми кулаками. Иногда и с дрыном, если поперёк толпы выходил.
— Такой себе рыцарь за справедливость и всё хорошее, — в голосе у неё мелькнули такие странные нотки: вроде как укоряющие, но будто и толикой сладково мёда. — Мальчишка совсем, даром што быку шею свернуть тогда ещё мог! После одной такой истории пришлось даже покинуть пределы сперва города, а потом таки и страны, немножечко даже нелегально.
Завербовался на судно, да через два года только и вернулся. Моряк! Кругосветка за плечами, мыс Горн, Южная Америка, Африка, Азия.
— А главное, — Соня подняла палец, — взрослый! Внутри всё тот же мальчишка, за што его и люблю. Но самую чуточку – повзрослевший!
Потом меня поили крепченным и сладченным чаем до полной сонливой осоловелости и икоты.
Наконец, разморив до состояния полново нестояния, Коста закурил трубку, пыхнул хорошим табаком и попросил негромко:
— Рассказывай.
Слова полились из меня поначалу неохотно, но Костя и Соня так внимательно и участливо слушали, да спрашивали в нужных местах, што и сам не заметил, как разговорился. А потом и разревелся.
— …ви-идел! — ревел я, уткнувшись Соне в живот. — Всё-всё видел! Глаза закрыть боялся… ик!
Казалось всё, што если закрою, то вот они, рядышком уже подкрались!
Соня молча гладила меня по голове, прижимая к себе. И вот ей-ей! Будто никогда не бывшую старшую сестру нашёл. Не стыдно плакаться-то родной крови!
— …и раз! По горлу! И на других девок!
— На вот, выпей! — в руку мне ткнулась холодная кружка, пахнущая пустырником и прочими травами таково рода. Ухватил её за ручку не с первого разу, да и выпил, лязгая зубами о пощерблённый фарфор, понемножку успокаиваясь.
Выговорившись и выревевшись, я так и уснул – головой на коленях Сони.
— Схожу, — Коста с силой стал прочищать трубку, не повышая голос, чтобы не разбудить уснувшего мальчика, на щеках у которого всё ещё виднелись дорожки от слёз, — посмотрю.
— Мальчик не врёт и не придумывает, — вздохнула супруга, потихонечку поглаживая Егора по голове.
— Знаю, — Коста поднял на жену выразительные глаза, — только кажется мне, што мимо этой истории я никак не пройду.
Жена улыбнулась немножечко грустно.
— Не пройдёшь, — согласилась она с горделивой печалью. — Не сможешь. Только вот я думаю, што в этот раз нужно не пройти мимо неё в хорошей компании.
— Сергей Жуков, — Коста прикрыл глаза, в которых плеснуло болью.
— Дочь… — негромко отозвалась София.
— Беня Канцельсон.