Детство Александра Пушкина

Несмотря на лечение, брату становилось всё хуже и хуже, лихорадка и кашель усилились, аппетит пропал. Оле и Саше об этом не говорили, ещё надеясь на выздоровление. Только к вечеру 29 июля Николеньке, наконец – то, стало немного лучше, горячка отпустила его, и кашель поутих. Родители вздохнули с облегчением и разрешили старшим детям проведать больного.

Похудевший, бледный, он лежал в кроватке. Увидев брата и сестру, мальчик оживился. Оля первая вступила в разговор:

– Выздоравливай скорей, Коленька. Все тебя играть ждут! Не болей!

– Бонжур, Николя! Тра – ля – ля, тра – ля – ля! Привет, привет! Кончай болеть! – Саша состроил уморительную рожицу, чтобы развеселить братишку.

Тот в долгу не остался: улыбнулся и показал язык.

– Вот поправлюсь и выиграю у тебя в кубари! – он приподнял голову над подушкой, но тотчас обессиленно опустил.

– Ну, хватит на сегодня. Коленька устал, пусть поспит. Идите к себе, завтра снова увидитесь, – строго сказала Надежда Осиповна.

– Адьё, адьё! – задорно попрощался Саша, выходя из комнаты.

– Оревуар, выздоравливай! – пожелала братику Оля, помахав ему ладошкой.

Ночью Саша почему – то долго не мог уснуть, всё вспоминал, как бледный ослабевший Николенька показал ему язык. Сестра тоже ворочалась в кровати, вздыхала. Девочке чудилось, как страшная чёрная туча наползает на усадьбу и закрывает свет. Ближе к полуночи дети всё – таки крепко заснули.

Наутро 30 июля няня разбудила Сашу, когда солнце поднялось уже высоко. Лицо у неё было горестное, глаза заплаканные.

– Беда – то какая! Николушка, ангелочек наш, преставился, – сказала няня, смахивая слёзу.

Саша в первый момент оцепенел. «Как преставился? Куда преставился? Кому преставился? Зачем преставился?» – молоточками стучали мысли в его голове. Рассудок отказывался понимать слова, значение которых мальчик давно знал. Когда ему не было ещё трёх лет, в Петербурге преставился его двоюродный дед Иван Абрамович Ганнибал, а через три месяца после него умерла в Москве Сашина бабушка и крёстная Ольга Васильевна Пушкина. В прошедшем 1806 году в Михайловском опасно захворал дедушка Осип Абрамович Ганнибал. Отец даже специально выхлопотал себе командировку в Псковскую губернию, чтобы проведать и поддержать болящего. Дедушка умер в начале октября, мать и бабушка ездили проводить его в последний путь и вступить в наследство имением. Однако все, кто преставился, были, по Сашиному разумению, людьми очень старыми. Из них мальчик помнил одну Ольгу Васильевну, да и то смутно. С братом Николенькой, который только вчера улыбнулся ему и показал язык, слова «преставился», «умер» Саша никак не мог связать. Он встал, машинально оделся и вышел из спальни. Дверь в Олину комнатку была открыта, и, проходя во двор, мальчик мельком увидел, что няня причёсывает сестру и обе они, всхлипывая, утирают слёзы.

Саша побрёл к дому. У крыльца непонятно зачем стояла запряжённая коляска. Он вошёл в открытую дверь. Из комнаты, где лежал Николенька, слышался неровный голос Марьи Алексеевны, читающей заупокойную молитву: «Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего, новопреставленного младенца Николая, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…»

Надежда Осиповна была в столовой. Под заплаканными глазами у матери темнели круги, в чёрных волосах появилась седая прядка. Надежда Осиповна даже не обратила внимания на старшего сына, потому что Лёвушка, сидя у неё на руках, захныкал, показывая на комнату Николеньки:

– Бьятик! Где бьятик? Хочу к бьятику!

– Нельзя к братику, братик спит, – стала уговаривать мать Лёвушку и разрыдалась.

Вышел одетый в дорожный костюм Сергей Львович. Его печальное лицо выглядело осунувшимся. Мимоходом погладив Сашу по голове, он подошёл к жене и стал утешать её:

– Держись, Надя. Господь забрал от нас Коленьку, такова уж Его воля. Пережить надо это горе.

– Купи там, в Вязёмах, место для могилки поближе к алтарю, не скупись, – сквозь слёзы наказывала мужу Надежда Осиповна. – Пономаря привези сюда… Гробик выбери получше.

– Не заботься, Наденька, всё сделаю как положено.

Сергей Львович поцеловал жену и малыша и пошёл к коляске, по пути снова погладив старшего сына по голове.

Саша только теперь осознал, что Николенька умер, что скоро его похоронят, что больше с братом ему не свидеться, и в отчаянии побежал из дома в парк. В беседке, стоящей на пригорке у пруда мальчик дал волю слезам. Скоро к нему подсела безутешная Оля. Преданный Соколко нашёл их и лёг к ногам.

Дети стали вспоминать, как они играли с Николенькой. Так им казалось, что брат ещё с ними или где – то неподалёку.

– Помнишь, как позапрошлым летом ты отнял у Коленьки жука и подкинул Параше? Она забоялась, а вам обоим смешно было?

– Да. А ты помнишь, как спряталась от Николеньки между домом и поленницей, а он тебя всё равно нашёл!

– Конечно, помню. Ещё ты учил его басню дядюшкину читать, а он озорничал и нарочно слова путал.