Девчонки на войне

Вокруг стояла непостижимая тишина. Временами слышался только шелест парашюта, раздуваемого ветром, как парус. Последние минуты в самолете, прыжок, приземление не давали ей времени ни на какие размышления. И даже сейчас, сидя под лиственницей, с которой все еще неслышно падали хрупкие иглы, Раскова чувствовала лишь неимоверную усталость. После более чем суточного полета, тревог, после изнуряющего холода, донимавшего все эти часы, ей хотелось сейчас закрыть глаза и уснуть. Она с трудом заставила себя подняться. «Надо идти… Надо искать самолет, может быть, там нужна моя помощь».

Мы слушаем рассказ командира затаив дыхание. Сверху рядом с четким профилем Расковой я вижу лицо Жени. Она то хмурится, то нервно потирает руки, то вдруг замирает неподвижно, словно вслушиваясь в каждое слово командира. На лице ее попеременно отражаются тревога и удивление. Изредка, словно про себя, она протяжно произносит: «Ах-ха-ха», — и оглядывает строгими глазами сидящих вокруг.

Перед тем, как тронуться в путь, Раскова проверила пистолет и переложила его из кобуры в грудной карман. Пошарила в других карманах, но, кроме надломленной плитки шоколада, больше ничего не нашла. Аварийный запас еды и одежды остался на борту самолета… «Не беда, — подумала она, — воды тут много, а к месту посадки доберусь скоро».

Ей казалось, что стоит подняться на сопку, у подножия которой она приземлилась, как она сразу увидит самолет. Но когда сквозь сцепленные кусты, перепутанные высокой травой, выбралась на вершину, перед ней открылась бескрайняя тайга — с голыми лиственницами, обвитыми пламенеющими листьями дикого винограда, с зелеными конусами хмурых елей, тайга, то сбегающая вниз по распадкам, то пестрыми пятнами взбирающаяся к вершинам дальних и ближних сопок. Низкие облака почти недвижимо висели над головой.

Она оглянулась вокруг. Вдали, насколько хватал глаз, не было заметно ничего, что выдавало бы присутствие приземлившегося самолета: сломанных деревьев, белых полос крыльев машины… Серая тишина лежала под ногами.

Ей стало страшно от этой тишины и нахлынувшего вдруг чувства одиночества. Она выхватила пистолет и выстрелила. Сухой щелчок негромким эхом прозвучал над тайгой, потом все смолкло. Хотела выстрелить еще раз, но спохватилась: надо поберечь патроны. У нее было две обоймы — шестнадцать штук. Теперь осталось пятнадцать… Их самолет с экипажем будут искать и, конечно, найдут всех. Но сколько придется ей блуждать по тайге? Она еще раз оглянулась. Если нет самолета в этой пади, то, наверно, они сели неподалеку, нужно только держаться направления в ту сторону, где она последний раз видела самолет. Слева, на дальней сопке, она заметила сосну с раздвоенной вершиной и решила идти напрямик. Уже через несколько минут ей стало жарко: поваленные деревья, заросли дикой красной смородины, высокая, по грудь, трава преграждали ей путь. Тонкие меховые носки быстро стали мокрыми, скользили по прогнившим листьям, ноги в них ощущали каждый сучок, каждый камешек.

Спустившись вниз, она вышла к небольшой речке, петлявшей среди тальника и огромных лопухов. Прошла немного вдоль берега, увидела узкую полоску галечной отмели. Пока она пила, прильнув губами к студеной воде, от которой ломило зубы, пятнистая рыбка с любопытством уставилась на ее руку. «Форель, наверно…» — машинально подумала Раскова.

С этого места сосна с раздвоенной вершиной была хорошо видна, и она пошла дальше, вверх по течению. Скоро речка затерялась в топких, болотистых берегах, и, с трудом перепрыгивая с кочки на кочку, Раскова перебралась через болото и начала подниматься. Идти здесь было легче, но когда она взобралась на сопку, то почувствовала, что силы совсем покидают ее: голова противно кружилась, колени подгибались от слабости.

Но и отсюда, как она ни всматривалась в таежные дали, следов приземлившегося самолета не было заметно.

Прежде чем продолжить путь, Раскова решила отдохнуть. Здесь, на вершине, ей было видно далеко вокруг, и если самолет где-то недалеко, то она сможет заметить его место по дыму костра или вспыхнувшей в небе ракете. А пока ей надо хоть час поспать: шли уже вторые бессонные сутки… Она сняла промокшие «унтята» и положила их рядом с собой. Сунула обе ноги в одну штанину комбинезона и подвернула конец, вытащила плитку шоколада и, разделив на дольки, съела только одну. «Каждый день я буду съедать только по одной дольке, — решила она, — и мне хватит на неделю». Спрятав руку в карман, где лежал пистолет, и подняв воротник комбинезона, она уснула. После съеденного шоколада снова захотелось пить, но опять пробираться к реке не было сил.

Уже темнело, когда она открыла глаза. Тучи еще ниже повисли над головой, но теперь они неслись, путаясь и обгоняя друг друга. Вверху, покачиваясь, глухо шумела сосна. К ночи идти не было смысла, поэтому она спустилась к реке, напилась, собрала пригоршню смородины с куста и снова поднялась наверх, решив, что лучше переждать ночь здесь.