Читаем Девяносто три! полностью

Котик жил один, коротал часы, плутая в коллекции ножей, топорщившихся в тесных кольчугах. Что может быть тоскливей страсти к письму? Застрял в паутине намеков, ну вас на хуй. Пошел в клуб, снял бездельника, накормил огнем. В пять утра зашевелились птицы. Суп из сушеной саранчи, гватемальские снадобья, рецепты страшных пирогов. В ноябре празднуют день мертвых, облизывают сахарные черепа, ковыряются в могилах. Или это май, сентябрь? (проверить в красном словаре). Тебе было сказано: сиди, не высовывайся. Пролетит вертолет, отхуячит затылок. Проедет автобус, пробьет лоб. Промчится всадник, пронзит горло. Прожурчит газонокосилка, отрежет ноги. Таков уж этот поселок, зачем ты сюда забрался? Достойно встречают пришельцев, приносят в жертву тощих петухов, заклинают ураганы, поджигают стога, заливают чачу в корыта. Пришел к доктору, взмолился: пришейте пальцы! Пришейте пальцы скорее! Но тот уже принял дозу, стены зеленели, пол качался, кактусы играли в прятки. Отправляйтесь в сан-хосе, там амбулатория. Пациент заплакал. Да как же так? Я ведь шел пешком, у меня же трактор. Сунул кровавый кулек. Понюхайте, они еще живые, еще просят пощады. Видите, трава под ногтями. Но лекарь не мог ничего сказать, едва шевелился. Вентилятор гудел, мухи падали в пропасть, завыла дико пума, на кухне уронили тарелку, колокол звал на молитву. Всё, как перед свадьбой, перед причастием, перед обрезанием, перед погружением в микву, перед поминальным словом. Это был хищный механизм, взбесился от жары, истреблял всех подряд, не отвечал не любовные письма, не отвечал на деловые письма, не отвечал на письма протеста. Так распорядились в гестапо. "Моя работа, в основном, с заклинаниями, и, это правда, вы легко можете вызвать ангелов, — сообщал Семьсемьсемь. — Их отличие от других духов в том, что они вовсе не похожи на энергию, которую вы впитываете, попросту говоря — сосете; напротив, они внедряются в ваше тело, пробуждая его органы, детали, шарниры, и тогда эти части (рука, селезенка, ухо, волоски на затылке) начинают действовать самостоятельно, как узлы связи, лейтенант в радиорубке, чуткий конвоир. Никаких ритуалов не нужно, ну разве что выйти в коридор, встать на колени, ткнуться лбом в вытертый линолеум, повторить три раза: авраам, исаак, иаков. Но иногда получается и просто так".

2

Вот проблема — истощение ауры. Окутывала плоть тайной сферой озона, теперь истлела, словно застиранная майка. Только бешенство. Выполз на покинутый причал, затылком в прорубь. Сломался в слабых пальцах Azt, прилетели грачи, поклевали скисшие зерна. В день осеннего равноденствия прибыл истощенный покровитель — фиолетовые тени, прозрачные пальцы, вены, провисшие, словно сельские провода. Всё бы хорошо, но вот — облюбовал резину. Лыжные костюмы, противогазы, дубинки. Вступил в прискорбный французский клуб. История из потешной газеты: скитальца поймали, разрубили топором, растворили в кислоте. Напоследок проковыряли дырку в священной книге, спрятали ампулы. Вам, мистагоги. Вам, запутавшиеся в сетях. Вам, духи лжи. Вам, жадные хуи. Экран вспыхнул, как этна. "Таинственный пожар в ломбарде". Где теперь позолоченные ложки, где статуэтка балерины, где гравюра "Похищение и убийство Жана Донета", где святые дары? Где иглы и плети?

24 июня 1438-го года бесследно исчез двенадцатилетний Жан Донет, сын Жанны Дегрепи из прихода Нотр-Дам-де-Нант. Новый Ирод в те дни останавливался в "Отеле де ля Сюз", и мальчика видели входящим в его комнату. Так в день святого Иоанна сокровищница Храма Невинных Душ пополнилась еще одним бериллом.

"Похоже на 18-й день церемонии ЭИ, — лаконично парировал Гриф. — Теперь обращаюсь ко всем: я наконец-то прочитал книгу Т., и не могу назвать ее чудовищной или что-то такое. Единственное, что меня раздражало (ну кроме всех этих суждений об Апокалипсисе), это то, что он скрывает значительную часть информации о предмете. Например, Т. считает что Серебряная Книга из 48-ти страниц отличается от книги Мольбы. Возможно, он и прав, но у меня создалось иное впечатление. Вспомним, например, стенания Жана Юбера, попавшего в ритуальную комнату "Отеля де ля Сюз" 26-го июня. Т. приводит пассаж о том, как Ангел попросил доктора оставить книгу на Алтаре на 14-й день отдыха (но не последний ли это, то есть восемнадцатый день, праздник св. Иоанна?), а затем покинуть операционную и закрыть дверь. Ангелы должны были заполнять книгу сами, в его отсутствие.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза