Девяностые годы

Моррис понимал Олфа и открыто признавал, что он на месте Олфа поступил бы точно так же и никогда не стал бы из-за этого мучиться. Моррис защищал Олфа перед Динни, перед Миком Мэньоном, Майком Бэрком, Мэллоки О’Дуайром и другими членами союза старателей, которые собирались иногда у него в доме, чтобы потолковать с Динни.

Как вы не понимаете, говорил Моррис, что Олф не может рисковать своей работой. Ведь если он встанет в этой борьбе на сторону старателей, а победа останется за промышленниками, ему уже никогда больше не получить работы. А он считает, что промышленники победят, и очень может быть, что он прав. И правительство, и полиция на стороне богачей, и те нажмут все пружины, чтобы изменить приисковое законодательство в свою пользу. Разве они уже не делают этого?

Старатели соглашались, что Олф поступил именно так, как поступили бы очень многие на его месте. Стал на сторону своего класса и преследует личные интересы. Дело ясное. Он ведь прекрасно понимает, что промышленники измываются над старателями, что правда на стороне последних. Он сам был старателем и знает, что будет с ними и с их семьями, если их лишат прав на россыпное золото. Но он теперь думает только о своей шкуре, а до старателей ему дела нет.

Как должны все честные люди отнестись к такому человеку? Он трус, боится потерять работу и палец о палец не ударит, чтобы помочь старым товарищам, над которыми творят такие беззакония. Хуже того — снюхался с врагами, которые хотят уморить с голоду всех старателей на приисках, и помогает им беззаконничать!

Вот Воспер и Грегори, да и многие другие видные граждане не боятся открыто, не считаясь ни с чем, выступать на стороне старателей. А мистер Олф Брайрли, прячась за спину Ассоциации управляющих рудниками, кричит, что будет выполнять распоряжения своих хозяев, если старатели вздумают занимать участки на мидасовском отводе, чего они, кстати сказать, и не собираются делать. Всем известно, что концессия на мидасовский отвод была выдана, когда там уже истощались все россыпи.

Старатели скорее простят промышленникам — те, по крайней мере, никогда не скрывали, зачем они пришли в эту страну: им нужно золото — все золото, какое они только могут из нее выкачать, — чтобы вывезти его за границу и жить там припеваючи. Но Олфу Брайрли старатели не простят. Не простят ему, что он связался с капиталистами и пошел против старых товарищей, бок о бок с которыми сам рыл когда-то золото на первых старательских участках и которые ведут сейчас борьбу в защиту прав всего трудового народа Австралии.

Среди тех, кто когда-то выступил в поход из Южного Креста на поиски золота в пустыне, был только один человек, помимо Морриса, который проявлял сочувствие к Олфу, — это был Пэдди Кеван.

Мальчишка Пэдди становился мало-помалу довольно значительной персоной. Он умел служить и нашим и вашим, хотя никто не верил ему ни на грош. Пэдди делал вид, что стоит на стороне старателей в разыгравшейся между ними и промышленниками схватке, но, по мнению многих, личные интересы связывали его с промышленниками. Казалось бы, этому трудно поверить. А может быть, и не так уж трудно, говорил Динни, если вспомнить, сколько лет он уже околачивается на бирже. Динни готов был поручиться, что у этого юнца припасена солидная пачка акций, которая сделает его в один прекрасный день богачом.

Но Пэдди только отшучивался.

— А как же! Давно уже решил оттяпать себе Большой Боулдер, — говорил он. — Ну, конечно, не сразу.

Пэдди работал на руднике Золотое Перо, расположенном среди зарослей в миле от горы Маритана. Он вечно ходил в грязных молескиновых штанах и рваной фетровой шляпе, замызганный и небритый, однако его нередко можно было видеть в обществе Фриско или Зэба Лейна, и он держал себя с ними как равный с равными.

Нельзя сказать, чтобы Олф был очень обрадован, когда, возвращаясь как-то домой, встретил Пэдди и тот, схватив его за руку, сказал:

— Мое почтение! Я к вам, как всегда, со всей душой, мистер Брайрли! Плевал я на разные там разговоры.

— Спасибо, Пэдди, — сказал Олф сухо; он недоумевал, что нужно от него этому юному прохвосту.

Самоуверенность Пэдди, острый насмешливый взгляд его светло-голубых глаз злили Олфа. Казалось, Пэдди разнюхивает, как повлияло на Олфа враждебное отношение к нему старателей, и делает для себя какие-то выводы.

Пэдди был теперь уже не такой тощий и жалкий, как прежде; стал рослым, довольно крепким парнем, хотя, быть может, и не слишком привлекательным на вид. Бледное курносое лицо его по-прежнему пестрело крупными веснушками. Космы жестких волос рыжей щетиной торчали сквозь старую продранную шляпу. Но глаза смотрели пронзительно и испытующе из-под светлых ресниц, и во всем облике этого юнца невольно чувствовались недюжинные способности и какая-то скрытая сила. Пэдди Кеван держался теперь, как взрослый мужчина, и разговаривал со всеми, как ровня.

Раздражение Олфа сменилось насмешливым любопытством, когда Пэдди вдруг заявил: