Девять месяцев, или «Комедия женских положений»

Полагаю, автору не стоит продолжать детализацию. Понятно, что случилось то, что должно было случиться. Кекс, секс и переход на «ты».

Перезнакомились с братьями, рассказали друг другу о себе всё, что можно. Съехались. Решили, что квартиру можно уже и купить. На имя Ларисы Александровны! Орлов сам настоял. Купить – и только потом оформить отношения. Он не альфонс! (Олег Орлов действительно вовсе не был альфонсом, а самым что ни на есть благородным мужем.) Известие о беременности он воспринял с радостью и немедля потащил (сам-сам!!!) мадемуазель Пичугину в ЗАГС подавать заявление на регистрацию брака.

Так что спустя полгода после своего тридцатилетия Лариса Александровна, находясь на четырнадцатой неделе нормально протекающей беременности, стала мадам Орловой. И тут же встала на учёт в самую обыкновенную женскую консультацию, прикреплённую к тому самому родильному дому, где трудилась Софья Константиновна Заруцкая.

Глава шестая

Производственная. о жизни, вселенной и вообще

Хорошо писателям.

Лёгким росчерком пера, или не менее лёгкой пробежкой по клавиатуре – хотя это и не так романтично – они могут завернуть пространство в воронку и слить туда время за весь предыдущий хронологический «этаж». Никому не доставив неудобств. Включая соседей снизу. Потому что нет у нас никаких временных соседей снизу. А только подвалы памяти, культурные слои археологии и скелеты некультурных динозавров. А что ниже нас происходит в современности – никому неизвестно. Вот вы хоть раз задумывались о ядре своей планеты? Нет, не о его диаметре, помогающем сотруднице планетария уездной звёздной системы определить ваши координаты в Центуре и номер галактики в Спирали. А о том, что оно такое – ядро нашей планеты? Да-да, в школе учили, что там что-то очень горячее и жидкое. Предположительно. Теоретически. А кто туда добирался практически? Жюль Верн вон вообще редко когда со стула вставал, как и любой успешный писатель. Так что оно такое, ядро нашей планеты? Ядерный реактор? Маленькое солнце? Наше солнце или чьё-то солнце? И если наше, то почему мы ничего о нём не знаем? Впрочем, о «нашем» Солнце мы тоже знаем не так уж и много. А если не наше, то чьё? И знают ли они о нём хоть что-то? И как отличить верхний этаж от нижнего, если Земля круглая и вращается вокруг Солнца, и, значит, подвальные помещения Мельбурнского оперного театра с определённой периодичностью становятся выше смотровой площадки Эмпайр Стейт Билдинг. И что такое время, если его никто не видел, не осязал и не обонял, но мы все соотносим себя с ним и подсчитываем «сколько осталось», после того как «время ушло» или «время пришло», а уйти или прийти может только то, что имеет хотя бы ножки. Или распространяется, как волна, или характеризуется, как вещество... Короче, нет ножек – нет времени! И баста!

Лёгкой пробежкой по клавиатуре (ну вот, опять! – видимо, со временем это станет архаикой и будет восприниматься очередными людьми так же возвышенно, как воспринимается нами словосочетание «лёгким росчерком пера») я завершу этот бессмысленный псевдофилософский экзерсис. К чему мышам философия? А мы – мыши. Натурально, мыши и есть. Толстые глупые полёвки на бескрайнем поле Неведомого. И лучшее, что может делать любая полёвка, – собирать крохи с этого поля и нести в норку, чтобы разжевать и проглотить потом, если сразу всё впихнуть в себя не в состоянии. А не мечтать о расщеплении крупиц Неведомого до полного и окончательного Откровения о диетическом питании мышей. И не говорите, что «это – не жизнь!». Жизнь! И она, в отличие от времени, никуда не идёт. Просто всегда есть. С нами или без нас...

Вот к жизни и вернёмся.