Девять миллиардов имен Бога

Я откинулся назад и посмотрел на Карна. Многое в документе осталось для меня непонятным, но главные положения были достаточно ясны.

— Да, — сказал я. — Это оно! Где фотография?

Он протянул мне снимок. Качество оставляло желать лучшего, поскольку к нам попала далеко не первая его копия. Но изображенную на нем структуру я узнал немедленно и безошибочно.

— Они были великими учеными! — восхищенно воскликнул я, — Это Калластеон, все правильно. Итак, мы наконец добрались до истины, хотя нам и потребовалось на это три сотни лет.

— Что в этом удивительного? — спросил Карн, — Тебе ведь пришлось обработать горы материалов, которые мы должны были переводить и успевать копировать, прежде чем они рассыплются в прах.

Я некоторое время сидел молча, размышляя о чуждой расе, чьи останки мы изучали. Только однажды — и никогда вновь! — вышел я сквозь великое отверстие, проделанное нашими инженерами в Туманный Мир. Ощущение было пугающим и незабываемым. Многочисленные слои моего скафандра сильно затрудняли передвижение, и, несмотря на их прекрасные изоляционные свойства, я смог ощутить невероятный холод, исходивший от всего, что меня окружало.

— Какая жалость, — грустно заметил я, — что наше появление полностью уничтожило их. Они были высокоразвитой расой, и мы могли бы многому у них научиться.

— Не думаю, что нас можно обвинить, — возразил Карн, — Мы никогда на самом деле не верили, что кто бы то ни было может существовать в таких жутких условиях почти полного вакуума и почти абсолютного нуля. С этим ничего нельзя было поделать.

Я не мог с ним согласиться.

— Я полагаю, что их более высокий интеллектуальный уровень уже ни у кого не вызывает сомнений. В конце концов, они открыли нас первыми. Все смеялись над моим дедом, когда он заявил, будто излучение, идущее из Туманного Мира, искусственного происхождения.

Карн пробежал щупальцами по рукописи.

— Мы, разумеется, обнаружили это излучение, — сказал он. — Обрати внимание на дату — как раз за год до открытия твоего деда. Профессор, должно быть, все-таки получил свой грант! — Он мрачно рассмеялся, — Вероятно, он испытал немалое потрясение, увидев нас выходящими на поверхность как раз под ним.

Я смутно слышал его слова, поскольку внезапно меня охватило весьма неприятное чувство. Я подумал о тысячах километров скал, лежащих ниже великого города Калластеона, скал, которые становились горячее и тверже на протяжении всего пути до неведомого ядра Земли.

И тогда я повернулся к Карну.

— Не вижу ничего смешного, — тихо сказал я, — Возможно, следующей наступит наша очередь.

НАСЛЕДСТВО

_{(Перевод К. Плешкова)}

Как сказал Давид, когда падаешь на Африку с высоты двести пятьдесят километров, всего лишь сломанная лодыжка — повод для радости, но от этого она не причиняет меньше боли. Однако гораздо более сильную боль, по его словам, причинило ему то, что все мы бросились в пустыню, к А-20; до него же самого добрались только через много часов.

— Рассуждай логично, Давид, — возражал Джимми Лэнгфорд. — Мы знали, что с тобой все в порядке: нам сообщили с базы, что вертушка тебя подобрала. Но вот A-двадцать могла прийти в полную негодность.

— A-двадцать только одна, — произнес я любезно, — а вот пилотов-испытателей… что ж, если не по два за пенни, то, во всяком случае, дюжина за десятку.

Давид бросил на нас яростный взгляд из-под кустистых бровей и пробурчал что-то по-валлийски.

— Проклятие друидов, — пояснил мне Джимми, — Теперь в любой момент ты можешь превратиться в лук-порей или плексигласовую модель Стоунхенджа.

Все мы были еще на взводе из-за случившегося и потому вели себя не слишком серьезно. Даже железные нервы Давида наверняка подверглись жестокому испытанию, хотя он выглядел самым спокойным из нас. Тогда я еще не мог понять почему.

А-20 упала в пятидесяти километрах от места старта. Мы следили за ней с помощью радара на протяжении всего пути, так что положение А-20 было известно с точностью до нескольких метров — правда, тогда мы не знали, что сам Давид приземлился на десять километров дальше к востоку.

Первый сигнал о грядущей катастрофе поступил через семьдесят секунд после старта. А-20 достигла высоты в пятьдесят километров и двигалась по расчетной траектории плюс-минус пару процентов. Светящийся след на экране радара почти не отклонялся от намеченного пути. Давид летел со скоростью два километра в секунду — не слишком быстро, но быстрее, чем кто-либо до него. И оставалось несколько мгновений до сброса «Голиафа».

А-20 — двухступенчатая ракета. Иначе и быть не могло, поскольку она использовала химическое топливо. Верхняя ступень, с крошечной кабиной и сложенными крыльями, весила с полной заправкой чуть меньше двадцати тонн. Нижняя ступень — носитель весом в двести тонн — поднимала ее на высоту в пятьдесят километров, после чего ступень с пилотом могла успешно продолжать полет собственными силами.