Девять принцев Амбера

— О Бенедикте ничего не слышно?

— Нет.

— А о Бранде?

— Ни слуху, ни духу.

— Что ж, будем считать, я достаточно подробно расспросил тебя о своей семье. И хватит об этом. Ты сочинил какие-нибудь новые баллады?

— Нет, — ответил Рейн. — Работаю сейчас над «Осадой Амбера». Не знаю, станет ли мое произведение популярным, но запретят его в любом случае.

Я протянул руку через маленькое окошко в углу двери.

— Хочу пожать тебе руку, — сказал я, и тут же почувствовал прикосновение его пальцев. — Спасибо тебе за все, но больше не приходи. Глупо так рисковать.

Он сжал мою руку, что-то пробормотал и ушел. Я нащупал пакет с едой, вскрыл его и до отвала наелся мясом — самой сытной пищей, которая там была, — и хлебом. Оказывается, я совсем забыл, что есть можно вкусно. Затем меня стало клонить ко сну, и я задремал. Проснувшись, откупорил бутылку вина. В моем ослабленном состоянии потребовалось совсем немного, чтобы захмелеть. Я закурил сигарету, уселся на соломенный тюфяк, облокотился о стену и расслабился.

Я помнил Рейна еще совсем ребенком. В те времена я был взрослым молодым человеком, а он — кандидатом в королевские шуты. Придворные издевались над тощим неглупым пареньком, кто как мог. Кстати, я тоже не был исключением. Я сочинял музыку, писал стихи, а он достал где-то лютню и научился на ней играть. Вскоре мы начали петь в два голоса, и я к нему привязался. Потом мы попробовали сочинять вместе, и хотя у него плохо получалось, я старался лишний раз похвалить его, испытывая в глубине души раскаяние, что издевался над ним раньше. К тому же я научил Рейна владеть шпагой, и ни ему, ни мне не пришлось пожалеть об этом. Спустя несколько лет он стал придворным музыкантом Амбера. Рейн считался моим пажом, и когда начались войны против темных сил из Отражения Вейрмонкен, я пожаловал ему грамоту на дворянство, и мы сражались с ним бок о бок. Я посвятил его в рыцари на поле битвы при Джонс Фоллз — и он это заслужил. Рейн продолжал сочинять стихи и музыку и вскоре превзошел меня, своего учителя. Он всегда носил малиновую одежду, а слова его были — чистое золото. Я любил его, как друга, одного из немногих в Амбере. Правда, я никогда не думал, что он рискнет принести мне передачу. Никто другой не осмелился бы меня навестить. Я сделал глоток вина за его здоровье и закурил вторую сигарету. Рейн был хорошим человеком. Мне пришло в голову, что Эрик рано или поздно лишит его звания придворного музыканта.

Окурки, а затем и пустую бутылку я выкинул в дыру для уборной. Неожиданная проверка могла уличить меня в том, что я «развлекаюсь», и тем самым я сильно подвел бы Рейна. Я съел все, что он принес, и впервые за время заточения почувствовал себя сытым. Последнюю бутылку вина я приберег на тот случай, если мне захочется напиться и хоть ненадолго обо всем позабыть. Это произошло довольно скоро, и, отоспавшись, я вновь вернулся к своим думам. Я надеялся, что Эрик не знает всех скрытых сил, которыми обладали члены нашей семьи. Просто не может знать. Да, конечно, он был королем Амбера. Но не таким, как отец, обладавший колоссальными знаниями и умевший применять их на деле. А значит, у меня имелся один шанс из миллиона, ничтожный, но драгоценный, мысль о котором не давала мне сойти с ума в минуты самого страшного отчаяния. Хотя, возможно, какое-то время я был безумен. И сейчас, очутившись в царстве Хаоса, я не могу вспомнить многих дней своего пребывания в темнице. Чем они были заполнены — тайна, и я не собираюсь обращаться к психиатру, который сорвет с нее покровы. К тому же, милые мои врачи, вряд ли кто-нибудь из вас способен лечить членов нашей семьи.

Я то лежал на соломенном тюфяке, то мерил шагами камеру. Меня окружала тьма. Я стал очень чуток к звукам. Слышал шуршание крысиных лапок по соломе, отдаленные стоны узников, эхо шагов стражника, оставляющего поднос у двери. По звукам я научился с точностью определять расстояние и направление. Видимо, я стал также более восприимчив к запахам, хоть и старался не обращать на них внимания. Я мог бы поклясться, что в тошнотворном воздухе камеры долгое время держался запах гниющей плоти. Интересно, что произойдет, если я умру? Сколько бутылок с водой и кусков хлеба уберут, прежде чем стражнику придет в голову проверить, жив ли его узник? Ответ на этот вопрос мог оказаться для меня крайне важен. Запах смерти и разложения держался в камере не менее недели.