Девять рассказов

Он посмотрел на нее у себя на коленях, взял ее, посмотрел на нее у себя в руке и метнул – вбок – в озеро. Затем вскинул взгляд на Буку, а в глазах не вызов, а слезы. В следующий миг губы его растянулись восьмеркой, и он разревелся.

Бука осторожно, словно у нее затекла нога, как в театре, поднялась и спустилась в шлюпку. Она уселась на корму, положив штурвального себе на колени, и стала баюкать его, целуя сзади в шею и делясь важными сведениями:

– Матросы не плачут, малыш. Матросы никогда не плачут. Только когда у них корабль идет ко дну. Или когда терпят кораблекрушение, на плотах и все такое, и нечего пить, кроме…

– Сандра… сказала миссис Снелл… что папа… ушлый… жид пархатый.

Бука едва ощутимо вздрогнула, но подняла мальчика у себя с колен и, поставив перед собой, смахнула волосы у него со лба.

– Так и сказала? – спросила она.

Лайонел решительно кивнул. Он приблизился к матери, встав у нее между ног, все еще плача.

– Ну, это не так уж страшно, – сказала Бука, сжимая его руками и ногами. – Это не самое худшее, что могло случиться, – она ласково куснула мальчика за ушко. – Ты знаешь, что значит жид, малыш?

Лайонел либо не хотел, либо не мог ответить. Так или иначе, он ждал, пока икота, напавшая на него после плача, утихнет. Затем он ответил, точнее промямлил, в теплую шею Буки.

– Это такая штука, которую в небо запускают, – сказал он. – И держат

за веревочку.

Бука чуть отстранила от себя сына, чтобы лучше его видеть. Затем запустила шальную руку ему сзади под брюки, так что мальчик вздрогнул, но почти сразу вынула и деловито заправила ему рубашку.

– Я скажу тебе, что мы сделаем, – сказала она. – Мы съездим в город и купим соленых огурчиков и хлеба, и будем есть огурчики в машине, а потом поедем на станцию и встретим папу, и отвезем папу домой, и скажем, чтобы он покатал нас в шлюпке. Ты ведь поможешь ему опустить паруса. Окей?

– Окей, – сказал Лайонел.

Домой они шли не шагом, а бежали наперегонки. Лайонел выиграл.

Эсме, с любовью и гадостями

Совсем недавно я получил авиапочтой приглашение на свадьбу, которая состоится в Англии 18-го апреля. Надо сказать, что я многое отдал бы, чтобы побывать на этой свадьбе, и сперва, получив приглашение, я подумал, что можно ведь выбраться за границу, самолетом – и черт с ними, с расходами. Однако, я успел довольно основательно обсудить этот вопрос с женой, девушкой потрясающе уравновешенной, и мы решили, что лучше не надо – хотя бы потому, что моя теща (я совершенно забыл) давно мечтает погостить у нас последние две недели апреля. Я, и правда, не так уж часто вижусь с мамой Гренчер, а ведь она не молодеет. Ей пятьдесят восемь; она первой готова это признать.

Но в любом случае, где бы я ни был, не думаю, что я из тех людей, которые палец о палец не стукнут, чтобы помешать свадьбе сорваться. Соответственно, я взял и набросал несколько откровенных заметок о невесте, какой я знал ее почти шесть лет назад. Если мои заметки доставят жениху, с которым я не знаком, пару нелегких минут, тем лучше. Здесь никто льстить не намерен. Скорее уж, просвещать, наставлять.

В апреле 1944-го я был в числе шестидесяти с чем-то срочнослужащих американцев, проходивших довольно-таки специализированную подготовку перед высадкой, проводимую Британской разведкой в Девоне, в Англии. Оглядываясь на то время, я не могу не думать, что мы, все шестьдесят человек, были в уникальном положении, потому что во всей нашей братии не нашлось ни единого заводилы. Все мы были, по сути, любителями строчить письма, а если и обращались друг к другу, помимо служебных обязанностей, то обычно чтобы попросить свободную чернильницу. Когда мы не писали писем и не посещали занятий, у каждого из нас находились свои дела. Мои обычно касались, в ясные дни, сценических кругов в сельской местности. В дождливые дни я обычно сидел где-нибудь в сухом месте и читал книгу, часто возле самого стола для пинг-понга.