Впрочем, это не так уж важно. Важно то, что сам кот полюбил Билла Безансона сразу и навсегда. Перебравшись в новое жилище, Билл первым делом вырезал отверстие в натянутой на дверную раму москитной сетке, чтобы Спуки мог свободно входить и выходить. Пока Билл работал на конвейере или в гараже, Спуки разгуливал по улицам и по окрестностям городка. Но как только Билл возвращался с работы, он мчался домой. Если Билл не заставал его сидящим у двери в дом, то стоило ему крикнуть «Спуки!», и тот летел на зов сломя голову. Зачастую он бежал издали, и Билл видел, как кот буквально перелетает через забор. Он с разбегу налетал на Билла, терся и вился вокруг его ног, не давая ему шагу сделать. Билл укладывался с банкой пива на диван, а Спуки ложился ему на живот, вытянув на его груди лапы, и лизал его в нос. Улица его уже не интересовала, он предпочитал находиться со своим другом. Иногда они целый вечер сидели рядом.
Их связывала не просто дружба, а родство душ и похожий жизненный опыт. Подобно Биллу, Спуки столкнулся с темной стороной жизни. Подобно Биллу, он мог погибнуть, но остался живым и здоровым, не утратив природной жизнерадостности, которая смягчала тяжелое нравственное состояние Билла. Ночью Спуки забирался к нему в кровать. Билл всегда спал на боку, а Спуки укладывался на подушке, прижавшись мордочкой к его бороде. Затем лапкой тянул его руку к себе, пока Билл не обнимал его. Даже если Билл засыпал один, проснувшись, он всегда обнаруживал, что Спуки лежит клубочком в его объятиях. И это было очень важно: спустя десять лет после возвращения с войны он впервые стал спать спокойно, без кошмаров, постоянно чувствуя во сне маленькое теплое тельце своего друга и стараясь не придавить его.
Однако не каждый вечер проходил так мирно и спокойно. Как многие ветераны войны во Вьетнаме, Билл частенько устраивал вечеринки, и тогда в его доме шумели мужские голоса, гремела музыка, рекой лилось пиво и всю комнату застилали клубы дыма от сигарет. Бродила ли еще в них молодая кровь, пытались ли они таким образом заглушить страшные воспоминания или пускались во все тяжкие от ощущения собственной обреченности, но так или иначе это был не просто разгульный образ жизни. Если в доме становилось чересчур шумно, Спуки уходил в заднюю комнату и укладывался на рюкзак Билла или забирался в его спальный мешок, но вообще против гостей он не возражал. Обыкновенно он сидел на спинке дивана и принюхивался к дыму или соскакивал на пол и тыкался холодным влажным носом кому-нибудь в ногу. Это был коронный номер Спуки – подкрасться к человеку и прижаться носом к оголенной коже между носками и брюками. Ощущение было такое, как будто на это место плеснули холодной водой. Так он привлекал к себе внимание. Человек нагибался, чесал ему за ушком, гладил по спинке, и если кот чувствовал в нем дружелюбие, то забирался к нему на колени и сворачивался клубочком. Ему очень нравилось лежать на коленях.
Холодный носик Спуки был его визитной карточкой, его предупреждением. Что бы ни происходило вечером, Билл Безансон был уверен, что ровно в половине шестого утра ощутит на себе прикосновение холодного носа друга. Как многие кошки, Спуки обладал внутренним чутьем времени. Он точно знал, во сколько ему должны подать еду, и задержек не терпел. Как бы отвратительно ни чувствовал себя Билл, в половине шестого он брел в темную кухню и ставил перед Спуки мисочку с едой.
– Он очень ко мне привязался, – объяснял Билл. –
И Билл Безансон тоже испытывал к нему сильную привязанность, без кота никуда не ходил. Если Билл находился дома, Спуки был рядом с ним, если выходил погулять, Спуки степенно следовал сзади. Теперь, если на Билла накатывала тоска, гнавшая его бродяжничать, он уже не был одинок, с ним был Спуки. Походный котелок, рюкзак с небольшим запасом продуктов – вот и все, что они брали с собой в дорогу. Пока Билл голосовал у обочины, Спуки охотился в траве на кузнечиков, наскакивал на бледно-желтые головки нарциссов, которые покачивал легкий ветерок, или играл со своей тенью. Как только какая-нибудь машина тормозила, Билл окликал кота, и тот моментально подбегал, вскакивал на сиденье, и они отправлялись в путь.