Девятая могила

И только тогда седой, который несомненно был Гидоном Хассом, повернулся к ней.

– От этого тебе сейчас станет немного легче, – сказал он на ломаном шведском и поднял шприц.

Малин уперлась ногами, пытаясь вырваться из его рук, но силы у нее кончились, и теперь пот бурным потоком лился с ее лба.

– Переверните ее, – сказал Хасс по-английски.

Двое мужчин, которые до сих пор не сказали ни слова, перевернули ее на бок спиной к Хассу. Она не почувствовала укола. Но эффект наступил почти что сразу. Мускулы ее тела расслабились. Боль наконец оставила ее в покое. Первый раз с тех пор, как она проснулась, она не испытывала боли.

– Вот так. Разве не лучше, признай?

Она хотела было кивнуть, но сделала над собой усилие и сдержалась. Меньше всего ей хотелось оказывать ему поддержку.

– А теперь я хочу поехать домой. Ты можешь это понять? Сейчас мне надо домой.

Хасс рассмеялся и сказал по-английски:

– Она говорит, что ей надо домой.

Двое других также начали смеяться, привязывая ее за ноги и за руки к кровати новыми ремнями.

– Какого черта вы от меня хотите? – И повторила по-английски: – Что вы от меня хотите?

– Оставьте меня с ней и начните осматривать дом, – по-английски велел им Хасс.

Мужчины кивнули и скрылись из комнаты.

– Что я хочу? – Он положил руку себе на грудь. – Извини, но кто к кому вторгся?

– Я же, черт возьми, понятия не имею, где я. Пожалуйста… – Она сделала усилие, чтобы не заплакать.

– Мы уже это проходили. Я хочу, чтобы ты ответила, есть ли здесь кто-то еще и чья машина стоит во дворе.

– Я же сказала, что не знаю. Я лежала в Южной больнице, и там на меня напала уборщица…

– Уборщица?

– Да, как раз тогда я поняла, что она проходит как обвиняемая по делу… – Малин прервала себя. Внезапно до нее дошло, как все взаимосвязано. – Я в посольстве, так ведь?

Мужчина коротко кивнул.

– Тогда, наверное, ты понимаешь, почему не можешь уехать домой. – Хасс повернулся к ней спиной и отошел, чтобы что-то взять.

– Но подожди, ты же не можешь просто так…

– Именно что могу. – Он повернулся с улыбкой и новым шприцем в руке. – И ты должна быть благодарна. Ты просто заснешь и даже не успеешь понять, что все кончено.

– А что с детьми? – Она больше не могла сдержать слезы. – Я же жду близнецов.

Хасс подошел к ней и положил руку ей на живот.

– Ты ждала

близнецов, но одного уже нет. Ты этого не заметила? Вот здесь есть жизнь. – Он положил ладонь на правую сторону ее живота, а потом на левую. – А здесь… not so much.[18] Но какое это имеет значение? Скоро вы все равно воссоединитесь.

«Это не должно так закончиться», – только и думала Малин, когда Хасс, отложив шприц, затягивал ремень на ее предплечье. Не так она себе это представляла. Совершенно беспомощная и на сносях. За что ей это?

– Вот подходящая вена, – сказал он и вновь взял шприц.

– Подожди, пожалуйста, подожди. Вы должны передать Андерсу, то есть моему мужу, что я люблю его больше всего на свете. Я очень давно этого не говорила, но обещайте. Пожалуйста, вы должны мне это обещать.

– Твой муж никогда не получит от нас никаких известий. Он никогда не узнает, что произошло. Для него ты просто внезапно исчезла однажды ночью и больше не вернулась. У него, конечно, будут разные версии, но он никогда и близко не подойдет к правде. А с годами он будет все меньше думать об этом и пойдет дальше по жизни. Может быть, с новой женщиной. Кто знает, может быть, даже с близнецами.

Малин плюнула ему в лицо.

– Я надеюсь, что ты будешь гореть в аду.

Он ответил со сдержанным смехом:

– Я могу ошибаться. Но ты не производишь на меня впечатления человека, который верит в рай и ад. Хотя, возможно, все меняется, когда находишься в твоей…

Его прервал выстрел и крики из коридора. Затем сразу один за другим раздалось еще два выстрела. Последовала тишина, которую нарушила рация в его нагрудном кармане:

– It’s safe to come out now[19].

115

Томас Перссон был не из пугливых. Но сейчас он был напуган. До такой степени, что опустошил мочевой пузырь и почувствовал, как теплая моча стекает вниз по внутренней стороне ног. Первый раз в него попала пуля, и он ожидал, что будет гораздо больнее. Сейчас он почти ничего не ощущал, кроме пульсирующей глухой боли. Может быть, это просто выброс адреналина, и когда он закончится, придет настоящая боль.

Пуля, наверное, прошла через правую ляжку, поскольку джинсы уже потемнели от крови, которая начала капать на белый кафельный пол. Кровь текла обильно, что одному из двух мужчин, заставивших его встать на колени, теперь связывающему ему руки за спиной его же собственными наручниками, пришлось переставить ногу, чтобы кровь не попала ему на ботинок.

Он никогда не верил в бога, да и теперь не верил. И тем не менее все время мысленно повторял одну и ту же фразу: «Обещаю стать лучше, только пусть здесь появится Фабиан, пока не станет поздно. Пожалуйста, прошу тебя. Обещаю стать…»

– And what have we got here? More police?[20]

Двое мужчин кивнули, и Гидон Хасс повернулся к Томасу и Ярмо, которые стояли рядом на коленях, руки в наручниках заведены за спину.