Читаем Девятины полностью

Горланова Нина & Букур Вячеслав

Девятины

Нина Горланова

Вячеслав Букур

Девятины

Рассказ

Мы ведь тоже не какие-то особо любвеспособные. Незнакомый человек к нам рванулся, а мы стали сопротивляться: к зубному некогда, пол хотим покрасить. Но Галина от нашего сопротивления еще более соблазнилась на яростный порыв. Это похоже на то, как если б хулиган напал, а уговоры его только раззадоривают (надо бежать или дать сдачи).

Дело было на вечере нашего уральского Гомера. Он читал о своих странствиях - громко так - по внутренним ландшафтам. А этим - в отличие от настоящего Гомера - можно заниматься долго, поэтому его поэмы назывались "Одиссея-2", "Одиссея-3".

Все долго не расходились, кучкуясь. Гул стоял, а Гомер с видом служения засевал все вокруг себя автографами. Галина была с детьми (Сократ, Будимир и Любим). Она могла быть в двух состояниях: или властителя, или раба. Переключалась мгновенно, без перехода через нуль. Только что нам говорила: ну, пожалуйста, можно у вас побывать (жалобно, искренне, без фальши без всякой). И тут же сыну:

- Будка! Скотина! Ну скотина! - тихо рычала Галина. - Не подходи близко к своему физическому отцу! Он нас знать не хочет.

А дети ухом не вели, продолжая шустро искать крошки внимания, а потом несли их к матери:

- На морского окуня вон тот похож писатель! С глазами надутыми. Морда красная, страшная! Он мне сказал: "Пузырь!"

- Мама, а Сорос - это что? Смотри: сорос - туда и обратно одинаково читается, - и Сократ вывел в воздухе буквы. - Все вон там говорят: сорос-сорос.

Еще была долгая словесная возня между нами и Галиной: мы не давали согласия на ее визит к нам, она отнимала, мы все вспотели. Она наконец вырвала наше согласие. Насчет детей-то мы забыли ее предупредить, предполагая, что она сама понимает (таких буйных надо оставлять дома). Но она их с собой прихватила. Тут у них программа слегка изменилась (сбора впечатлений). Они работали в более активном режиме.

- Вагины барражировали в выси,

Копченый член дымился на столе,

начал читать Любим, добросовестно подчеркивая ритм и показывая свою вообще-то очень сильную память.

Она с довольным видом слушала свои стихи в исполнении сына, а потом с оттенком выстраданности сказала:

- Дети должны расти, как трава.

Несчастье наше было не в том, что Галина к нам пришла. Многие приходили и уходили навсегда. Несчастье оказалось в том, что выяснилось: мы живем в соседних домах! От нее уже невозможно было уклониться.

- У вас чай без варенья, что ли, насухо? Я не привыкла так, без варенья! Один песок, что ли!

- Не хочешь, не пей, - уговаривали мы ее.

- Надо же, чай без варенья, вы что!

- Ты успокоишься, нет? Галя, успокойся.

А ей только этого и надо: взглянула на нашего кота и ужаснулась:

- Ой, страшный он у вас какой, Боже мой!

- Ты что - красавец наш Кузя, умный!

- Морда у него страшная! Вот у меня кошечка - какая у нее мордочка маленькая, красивая. А у вашего - ужас!

- Так кошечки - они всегда ведь женственнее, изящнее.

- Нет, страшный, страшный, - Галина не сдавалась, криками освежая наше одряблевшее внимание.

- Кузя просто мужественный... сильный.

И мы посмотрели на Галину: у нее широкое уральское лицо, красивое, но не очень-то нежное. Примерно как у Кузи у нашего. И вся она состояла из какого-то плотного вещества, которое торчало во все стороны.

Тут Сократ, добрый мальчик, чтобы развеять тяжесть этого судорожного общения, принялся рассказывать:

- Сон видел я. Он называется: "Превращение в динозавра". Кто-то дал мне жвачку. Я превратился в динозавра: выше домов, голодный. Разламываю стены и в магазин захожу. Ем шоколадки, обжираюсь. Но потом мне стало скучно, я начал искать этого, который дал мне увеличительную жвачку. Только он мог меня превратить обратно в человека. И тут я проснулся, не нашел его.

- Страшная морда у вашего кота!

- Ты хочешь в дверь выйти или сразу через окно? - задали мы назревший вопрос.

- В школе меня все щипали, - сказала тихо Галина сквозь бегущую из глаз воду. - Ненавидели, я не могла сдержаться - всех-всех обзывала. "Любка-Любка, а что под юбкой?", "Лешка-Лешка, хер, как гармошка". А дети ведь такие безжалостные, этот Лешка меня укусил в плечо. Хотите, покажу: шрам - как от пилы!

На следующий день она принесла нам банку облепихового варенья. Совесть начала нас подгрызать: она добрая, Галина, а мы чего захотели, чтобы все вели себя как светские львы.

- Бабушка родила без мужа, мама, теперь я, - добродушно Галина перекладывала все на родовую склонность, в глубине ее мерцал трепет перед могучей силой рода: ишь, куда, мол, заворачивает, никаких сил нет бороться.

Еще через день она принесла пирог с черемухой, который все у нас очень одобрили путем уничтожения.

- Хорошо бы всех обосрать, - начала она издалека. - Чтобы они поняли, что я тоже что-то значу!

Когда Галя ушла, мы свирепо сцепились:

- Наверно, это в природе человека - показать себя любой ценой?

- Еще чего! Возьмем ангелов: они ведь не были сразу созданы падшими. Некоторые сами отпали - сами себя изобрели в этом виде...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза