Девятнадцать минут

Ей не хотелось показывать Джордану заплаканные глаза. Наверное, это глупо, но она бы предпочла, чтобы адвокат Питера не думал о ней как о человеке, которого нужно заворачивать в вату. Если он будет ее щадить, то станет о чем-то умалчивать, а она хотела знать любую правду без купюр.

– Я принес кое-какие бумаги вам на подпись… но могу зайти и позже.

– Нет, все нормально, – сказала Лейси; она понимала, что «нормально» – это даже не совсем то слово. На самом деле ей следовало радоваться таким моментам, когда рядом человек, который верит в Питера, хотя бы и за деньги. – Можно задать вам профессиональный вопрос?

– Конечно.

– Почему люди всегда с такой легкостью тычут пальцем в кого-то другого?

Джордан присел на парапет крыши, что испугало Лейси, но она, опять же, постаралась это скрыть, чтобы не показаться хрупкой.

– Людям нужен козел отпущения. Такова человеческая природа. Все самые большие трудности в нашей адвокатской работе связаны именно с этим. Хотя и существует презумпция невиновности, самого факта ареста, как правило, бывает достаточно, чтобы на человека начали смотреть как на преступника. Вы когда-нибудь слышали о том, чтобы копы, выпуская арестованного, компенсировали ему ущерб? Чтобы они по-настоящему извинялись, чтобы разъясняли всем родственникам и друзьям, что произошла большая ошибка? Нет, они просто говорят: «Простите, недоразумение вышло», и все. – Джордан посмотрел Лейси в глаза. – Я понимаю, как тяжело видеть газетные заголовки, объявляющие Питера виновным, хотя суд еще даже не начался, но…

– Я имела в виду не Питера, – прошептала Лейси. – Все винят меня.

Джордан кивнул. Видимо, эти слова его не удивили.

– Он сделал это не потому, что мы его так воспитали, а вопреки нашему воспитанию. У вас, насколько я помню, есть маленький ребенок?

– Да. Сэм.

– Что, если однажды Сэм окажется не тем, кем вы его себе представляли?

– Лейси…

– Например, объявит, что он голубой?

– Переживу, – пожал плечами Джордан.

– А если решит обратиться в ислам?

– Это его выбор.

– А если станет террористом-смертником?

– Лейси, я не хочу ни о чем таком думать, – помолчав, ответил Джордан.

– Вот, – сказала она, глядя ему в лицо. – Я тоже не хотела.

Филип О’Ши и Эд Маккейб были вместе почти два года. Патрик обвел взглядом фотографии на каминной полке: вот двое мужчин стоят обнявшись на фоне Канадских Скалистых гор, вот Кукурузный дворец[21], вот Эйфелева башня.

– Нам нравилось путешествовать, – сказал Филип, протягивая Патрику стакан чая со льдом. – Эду иногда было проще куда-нибудь уехать, чем оставаться дома.

– Почему?

Филип пожал плечами. Это был высокий худощавый мужчина. Когда лицо краснело, на нем проступали веснушки.

– Эд не рассказывал всем подряд о… о своем стиле жизни. Но, честно говоря, пытаться держать что-нибудь в секрете, если живешь в маленьком городке, – удовольствие ниже среднего.

– Мистер О’Ши…

– Филип. Если можно.

Патрик кивнул:

– Скажите, Филип, в разговорах с вами Эд когда-нибудь упоминал Питера Хоутона?

– Он был его учителем, как вы знаете.

– Да, конечно. Я имею в виду… что-нибудь, кроме математики.

Филип предложил пройти на застекленное крыльцо, где стояли плетеные кресла. Все комнаты, которые Патрик видел в этом доме, были как из журнала о дизайне интерьера: подушечки на диванах разложены с одинаковым углом наклона, на столиках вазы со стеклянными шариками, растения радуют глаз сочной зеленью. Патрик вспомнил собственную гостиную: сегодня он нашел между диванными подушками кусок хлеба, поросший, так сказать, пенициллином. Может, это и стереотип, но дом Филипа и Эда действительно поражал образцовым порядком, а его собственный очень напоминал берлогу.

– Эд разговаривал с Питером, – сказал Филип. – Ну, или пытался.

– О чем?

– Думаю, о том, каково быть в некотором смысле потерянной душой. Большинству подростков непременно нужно встроиться в какую-нибудь систему. Не получилось присоединиться к популярной верхушке класса, тогда, может быть, меня примут спортсмены. Не примут спортсмены, попробую артистический кружок. А если и там не выгорит – остаются наркоманы… Эду показалось, что Питер из этих соображений присматривается к сообществу геев и лесбиянок.

– То есть Питер пришел к Эду и спросил, как это – быть геем?

– Нет, конечно. Эд сам вычислил Питера. Мы все помним, что в подростковом возрасте нам было очень тяжело осознавать то, чем мы отличаемся от остальных. Каждый из нас до смерти боялся разоблачения. Дескать, вдруг какой-нибудь парень-гей начнет меня клеить и все всё поймут?

– Вы думаете, Питер смотрел на Эда как на человека, который мог его разоблачить?

– Нет, по-моему, это не тот случай.

– Почему?

Филип улыбнулся:

– Вы когда-нибудь слышали про гейдар?

Патрик почувствовал, что краснеет. Как если бы афроамериканец отпускал при нем расистские шуточки.

– Кажется, слышал.