Девятнадцать минут

Через несколько минут Джози сидела в машине. Пристегнула ремень, потом отстегнула и пристегнула заново. Алекс ждала, пока дочь не убедится, что застежка надежно защелкнута.

По дороге Алекс говорила об обычных вещах: о нарциссах, которые уже высунули из-под снега на разделительной полосе свои смелые головки, о студенческой команде по гребле, которая тренировалась на реке Коннектикут, хотя в воде еще попадались льдинки, о том, что термометр в машине показывает больше пятидесяти градусов по Фаренгейту. Алекс сознательно выбрала длинную дорогу – в объезд школы. За всю поездку Джози только раз посмотрела в боковое окно. Когда они проезжали отделение полиции.

Алекс остановила машину на парковке перед кафе. Улица была полна людей, решивших пройтись по магазинам в обеденный перерыв. Кто-то нес коробки на почту, кто-то разговаривал по телефону, кто-то заглядывал в витрины. Человек посторонний мог бы подумать, что город живет своей обычной жизнью.

– Ну? – спросила Алекс, поворачиваясь к дочери. – Как ты?

– Нормально. – Джози посмотрела на свои руки, сложенные на коленях.

– Все не так страшно, как ты думала, правда?

– Пока не так.

– Моя дочка – оптимистка! – улыбнулась Алекс, – Возьмем по сэндвичу с беконом, латуком и помидорами и по салату?

– Сначала посмотрим меню, – ответила Джози, и они вышли из машины.

Внезапно ржавый «додж-дарт» пронесся по проезжей части на красный свет и, сделав резкий выхлоп, с ревом скрылся из виду.

– Придурок! – пробормотала Алекс. – Надо бы номер его записать! – И вдруг она поняла, что дочери нет рядом. – Джози!

Через секунду Алекс увидела дочь – лежащую на тротуаре, побелевшую, дрожащую всем телом. Алекс опустилась рядом на колени и помогла ей подняться:

– Это машина, всего лишь машина!

Все, кто был вокруг, исподтишка за ними наблюдали. Алекс заслонила дочь от взглядов. Снова она потерпела фиаско! Для хорошего судьи она повела себя на редкость нерассудительно. В Интернете ведь писали, что человек, переживающий горе, иногда делает шаг вперед и три назад. Зря только там не написали, что, когда в такой ситуации оказывается тот, кого ты любишь, это глубоко ранит и тебя тоже.

– Ну ладно, – сказала Алекс, обнимая Джози за плечи, – поехали домой.

Патрик привык жить, есть и даже спать без отрыва от расследования своего дела. В участке он держался как человек хладнокровный и все контролирующий, ведь он должен подавать пример тем, кто работает под его началом, но дома его начинали одолевать сомнения в каждом совершенном шаге. На холодильнике висели фотографии жертв, на зеркале в ванной был маркером начерчен график передвижений Питера в день преступления. Просыпаясь среди ночи, Патрик составлял списки новых вопросов. Что Питер делал дома, прежде чем отправился в школу? Что еще было у него в компьютере? Где он научился стрелять? Где взял оружие? Откуда в нем столько злобы?

Днем Патрик, внешне невозмутимый, продирался сквозь толщу информации, которую надо было обработать, и сквозь еще более массивный пласт фактов, которые надо было для начала собрать. Сейчас перед ним сидела Джоан Маккейб. Она только что израсходовала последнюю имевшуюся в кабинете упаковку бумажных платочков и теперь комкала в руке бумажное полотенце:

– Простите. Я думала, чем дольше об этом говоришь, тем проще становится.

– Боюсь, это не всегда так, – мягко ответил он. – Я очень благодарен вам за то, что вы нашли время ответить на вопросы о вашем брате.

Эд Маккейб был единственным погибшим учителем. Его кабинет находился на втором этаже, на пути в спортзал. Он имел несчастье выглянуть и попытаться остановить происходящее. Согласно школьным журналам, Питер Хоутон обучался у мистера Маккейба математике в десятом классе и получал хорошие отметки. Никто не помнил, чтобы между ними возникали какие-то конфликты. Многие даже вообще забыли, что Питер присутствовал на занятиях.

– Я и правда не могу сообщить вам ничего нового, – сказала Джоан. – Может, вам с Филипом поговорить?

– Это ваш муж?

Джоан подняла глаза на Патрика:

– Нет. Это партнер Эда.

Патрик откинулся на спинку кресла:

– Партнер? То есть…

– Эд был геем, – сказала Джоан.

Вероятно, этот факт что-то значил, а вероятно, и нет. Опыт подсказывал Патрику, что из случайной жертвы Эд Маккейб в одночасье мог превратиться в причину, подтолкнувшую Питера к преступлению.

– В школе никто не знал, – добавила Джоан. – Думаю, он боялся, что это не будет воспринято спокойно. Всем знакомым Эд представлял Филипа как старого друга и соседа по студенческому общежитию.

Среди пострадавших была Натали Зленко. Она выжила, но ей пришлось делать операцию на печени. Насколько Патрик помнил, эта девушка возглавляла школьную ЛГБТ-организацию. Она получила пулю одной из первых, мистер Маккейб – одним из последних. Уж не был ли Питер Хоутон гомофобом?

– Я бы действительно очень хотел поговорить с Филипом. – Патрик протянул Джоан свою визитку.

Лейси Хоутон поставила перед Селеной чайник и тарелку сельдерея:

– Молока у нас нет. Я ездила в магазин, но… – Ее голос оборвался, и Селена попыталась заполнить паузу: