Девичьи сны

Он прохаживается у подъезда института, вдоль наивных облупленных колонн XVIII века. Поглядывает на часы. И, похоже, нервничает – то принимается бормотать что-то, оглядываясь, то споткнется на ровном месте. Видно, что ему не по себе.

Ну наконец-то! Прекрасно одетый, в шляпе, с кейсом в руке выходит из института Рогачев. Каким он стал седым и солидным за минувшие годы! Нет, не растолстел, но, как бы лучше выразить, раздался по-начальственному в плечах и ниже. Неторопливая и отчужденная повадка появилась у Глеба Алексеевича. Его сопровождает молодой сотрудник, тоже при галстуке и при кейсе, он что-то говорит маститому коллеге, а тот слушает с благосклонной полуулыбкой. И уже Рогачев подходит к своей машине…

– В чем дело? – Он вскидывает взгляд на внезапно выросшую перед ним фигуру. – А, это вы, Юра…

– Да, я. Не ожидали?

– Если вы хотите поговорить со мной, то попрошу в четверг после двух.

– Я не хочу говорить с вами.

– Тогда… – Рогачев выдвигает вперед плечо, намереваясь шагнуть к машине, но Круглов недвижим. – Посторонитесь, пожалуйста, Юра.

– Глеб Алексеевич, один только вопрос. Вы в рецензии написали: вряд ли исследование тончайшего механизма питания клеток головного мозга доступно школьному учителю и альпинисту, не оснащенным современным лабораторным оборудованием.

– Я написал не так.

– Ну, смысл именно такой. Вы что же, забыли, что мы в те годы, когда готовился эксперимент, профессионально занимались физиологией под вашим пристальным руководством?

– Ничего я не забыл, – сдержанно говорит Рогачев, – и вообще здесь не место.

– Товарищ, – вклинивается между Рогачевым и Кругловым молодой сотрудник, – осадите назад. Не приставайте к профессору…

В следующий миг он отлетает в сторону, отброшенный Кругловым.

– Это хулиганство! – кричит Рогачев. – Вы не смеете, Круглов…

– Посмею раз в жизни! – С этими словами Круглов наносит сокрушительный удар в профессорскую челюсть.

Но это происходит только в его воображении.

По-прежнему он стоит, молчаливый, на балконе, под которым синими, желтыми кораблями течет река вечерней жизни.

– Не смей, – говорит Люба, обеспокоенно заглядывая ему в глаза, – слышишь, не смей связываться с ним. Ты слышишь, Юра?

Круглов кивает.

– Дай мне слово, Юра, дай честное слово, что не пойдешь выяснять отношения с этим Рогачевым.

– Да что ты всполошилась?

– Всполошилась, потому что знаю, какой ты бываешь невыдержанный, если…

– Не беспокойся, Люба. Не пойду я бить ему морду. Не посмею. Как можно! Такому важному, сановному… члену-корреспонденту… Ведь я червяк в сравнении с ним… лицом таким… его сиятельством самим…

– Что ты бормочешь? Юра, очнись!

На балкон выглядывает Галя:

– Вы совсем про нас забыли!

И опять они сидят вчетвером за накрытым столом, в середине которого пламенеет огромный арбуз, и Круглов поднимает бокал с красным вином:

– Выпьем за то, чтобы Галочку приняли в институт.

– Спасибо, дядя Юра, – улыбается Галя. – Меня непременно примут.

– Тебя непременно примут, ты станешь врачом. Ты научишься лечить людей. Молодых – от растяжения связок. Стариков – от ишемии и склероза. Ты будешь им мерить давление и выслушивать биение сердца. Милая Галочка, ничего этого не надо. Старость – не болезнь, не комплекс болезней. Это – забастовка организма. Бастуют то один участок, то другой. Они, представь себе, протестуют против ухудшения питания.

– Ты уж скажешь! – вставляет Люба.

– Что делают умные хозяева, чтоб прекратить забастовку? Повышают зарплату, верно? Подвозят продукты. Своевременный подвоз нужных продуктов! Поддержание на оптимальном уровне обмена веществ!

– Юра, ну что ты разошелся? – беспокоится Люба. – Обмен веществ, конечно, нужен, но…

– Но не нам, советским людям. И не сегодня. – Круглов понимающе кивает, гася вспышку возбуждения. – Ладно. За твою удачу, Галочка.

Он тянется своим бокалом и чокается с ней.

– Все у Гали складывалось удачно. Она поступила в медицинский, и хорошо училась, и была, как говорится, очень перспективной. В ней, может, генетически, а может, Божьей милостью была заложена интуиция – качество весьма ценное для человека, а уж для практикующего врача особенно. В последний год учения Галя вышла замуж за своего однокурсника Олега Куломзина – славного, умного парня, который в ней души не чаял. Она иногда навещала нас, и одна, и с Олегом, и мы с Любой радовались, что у Гали хорошо складывается жизнь. Олег смотрел на нее влюбленными глазами, а она светилась от радости, потому что, когда на женщину влюбленно смотрят, она чувствует себя счастливой. Ах, Галка, Галочка, тебе бы побольше терпения, поменьше своенравия – и, может, хватило бы вам с Олегом любви не на два года, а на целую жизнь… на долгую жизнь…