Девичья башня

Зинат вывела его из хамама, шепнув:

– Идите за мной.

И исчезла в ближайшем переулке. Али бросился ее догонять. Небо уже посветлело, но улицы были все еще темны. Пропел муэдзин, и Али определил время, было половина пятого.

– У тебя красивое имя, Зинат, – произнес он, стараясь попадать в такт шагам девушки, – откуда ты?

– Из Лахора, – ответила девушка, – это в Индии.

– Ты красивая и смелая, – продолжал Али, – как ты не боишься улиц ночного города, даже мне не по себе. Мне жаль, что ты попала в рабство.

– Спасибо, вы очень добры. Почему вы думаете, что я рабыня, – не оборачиваясь, бросила Зинат, – по мне это видно?

– Нет, конечно, но я не думаю, что ты приехала прислуживать сюда из Индии по собственной воле. Как часто ты совершаешь подобные прогулки?

– В первый раз, – ответила девушка и сухо добавила, – вам не следует задавать мне подобные вопросы.

Она вдруг схватила Али за руку и втащила в ближайшую подворотню.

– Тихо, – прошептала она, – ночная стража.

Али молча повиновался. Когда ночная стража, бряцая оружием, прошла. Али сказал:

– Мне еще кажется, что ты умна.

Зинат издала смешок и потащила его из подворотни на улицу. Когда они дошли до знакомого места, а это было северное крыло дворца, девушка сказала:

– Дальше вы сами найдете дорогу, прощайте.

– До свидания, – сказал ей вслед Али, но Зинат не обернулась. Али глубоко вздохнул свежий утренний воздух, и, слегка покачиваясь под порывами ветра, отправился в пир. Подойдя, долго осматривался. Улица была пуста, но это ничего не значило, шпионы могли быть в любой ночной тени, отбрасываемой домами и строениями. Немного подумав, Али собрался, снял чарыхи и, держа их в руках, стремительным рывком пересек улицу, перепрыгнул через ограду пира и оказался вне пределов досягаемости шпионов Джамала.

– Видал, – сказал соглядатай, толкая локтем товарища, – хороши святоши нечего сказать, арестовать, видите ли, у них никого нельзя, а бабы к ним через забор только так сигают.

Али в полутьме разыскал келью Егорки. Богатырь по-прежнему спал рядом с ней на каменной лавке, постелив под себя драный тюфяк. Соседняя лавка был занята каким-то нищим. Недолго думая, Али вошел в келью, и вдруг обнаружил, что по-прежнему одет в женскую одежду. Зинат забыла забрать ее. «Все- таки смутил девушку», – подумал Али. Он снял накидку, паранджу, все это аккуратно постелил на скамью. Вытянулся на ней и заснул, не успев додумать какую-то важную мысль об античном театре. Он продолжал ее терзать и во сне, не переставая удивляться тому, что его занимает драматическое искусство, хотя прежде он был равнодушен к нему. «Это все Егорка», – привычно обвинил он друга, – своей вечной болтовней о древних греках – Сапфо, Эврипид, Софокл. Видно тот философ из Греции молол языком не переставая, если за год с небольшим, забил ему голову столь бесполезными знаниями. И все же, почему театр»? – вновь спросил себя Али и ушел в более глубокий сон, где ему уже было не до театра. Он просто спал, давая отдых своему организму.

Был полдень, когда Али открыл глаза и увидел сидящего рядом друга. Он хотел что-то сказать, но получился лишь нечленораздельный хрип. Испуг отразился в глазах Егорки. Али, откашлявшись, произнес:

– Как приятно, открыв глаза увидеть близкого человека.

– Я рад, – ответил Егор, – рад вдвойне. Во-первых, тому, что ты так ко мне относишься. Во-вторых, тому, что с твоим голосом все в порядке. Я слышал, что если людям что-нибудь отрезают, у них меняется голос.

– Ты правильно слышал, – ответил Али, – только с небольшой разницей, у них голос меняется в лучшую сторону. Становится выше и чище. Но ты, мой друг, недалек от истины, ибо я хожу по лезвию ножа. Если бы ты знал, где был сегодняшней ночью, ты бы мне этого никогда не простил. Но я дал себе слова никогда тебе об этом не рассказывать, поскольку дорожу нашей дружбой.

– Я надеюсь, – ответил Егор, – ты понимаешь, что теперь, если ты не расскажешь мне об этом, то никогда уже не выйдешь из этой кельи.

– Вот этого я и боялся, – сказал Али, – ну кто тянул меня за язык. Ладно, слушай. Этой ночью у меня было свидание с княжной…

Пока Али рассказывал, Егорка, скрежетал зубами, и несколько раз застонал. Но концовку выслушал со спокойствием философа-стоика и лишь сказал:

– Это антигуманно, упрятать меня сюда, а самому предаваться разврату. Во-первых, я тебе этого никогда не прощу, а во-вторых, я тебе отомщу. Не знаю, как, но отомщу. И еще, я хочу тебя предупредить, чтобы ты остановился в своем нравственном падении. Что будет дальше? Ты проникнешь в гарем ширваншаха? Так-то ты отвечаешь на его гостеприимство?

– А ведь это мысль, – сказал Али, – как я сам до этого не догадался.

– И от кого же я все это слышу, – покачал головой Егор, – от хафиза, богослова, человека, который должен быть образцом скромности, воздержания и целомудрия.

– Насчет последнего ты хватил через край. Я не католический монах, – возразил Али.

– Ладно, – согласился Егор, – последнее замечание снимается. Но…

– Кажется, тебя зовут, – прервал его Али.

За широкой спиной Егорки маячил служка.