Девки

В этот день пришли в землянку еще более оживленными и начали готовиться к приезду Анныча. Потерли закоптелые лица, заложили требуху в чан, вскипятили чай, прибрались. Санька рассказал все деревенские новости. Известие, что Марья перешла к нему жить, встретили гулом и общим одобрением. Землянка поднималась от крика к шуток. Хоть все проголодались, не стали ужинать, ждали Анныча. Он должен был подъехать к 9 часам. Дорога шла на село через лес, мимо леспромхоза. Подошли 9, 10 часов, но Анныч не приезжал. Насторожились все. Смолкли шутки. То и дело выбегали и прислушивались к каждому шороху, нетерпеливо глядели на часы-ходики, вздыхали, беспокоились.

Близилась полночь. Уныние нельзя было побороть. Где-то еле внятно раздался глухой выстрел. Севастьян перекрестился.

— Слышите, лесник какой сторожкий. И ночью дает нам знак — не спит стража леса.

Суп наполовину выкипел. Чай перепрел.

— Подите, ребята, поглядите на дорогу, может, его встретите. Сейчас пороша, запорошило дороги, и, если кто проехал, сразу видно по свежей колее, — сказал Севастьян.

Пошли девки и парни Анныча встречать. Выбрались на дорогу, пролегающую через лес со станции. Самая глухомань. Корабельная роща, две стены бора, сосны уходят в небо. Только и видно над головой звезды в холодной высоте. Внизу было темно. Санька зажег спичку. Увидели след от санок. След завернулся круто вбок, сошел с дороги и нырнул под сосну. След этот ковылял, удваивался, точно тут лошадь спотыкалась и пятилась. Снег был примят и взъерошен. И на примятом снегу увидели они чернеющий предмет. Санька поднял его. Это была шапка. Странно!

След опять вышел на дорогу. Около полуночи молодежь вернулась в зимницу.

— Ну что? — спросили измученные ожиданием артельщики.

— На след напали, чей он — неизвестно, — сказал Санька. — Вот шапку нашли на дороге.

Варвара взяла шапку из рук Саньки, вдруг ахнула и присела. Плечи ее судорожно вздрагивали. Никто не притрагивался к пище, чан погас. Немыслимое дело.

Легли молча, не притронулись к пище. Настороженная тишина придавила всех в зимнице. Севастьян в углу стоял на коленях и шептал слова молитвы, никому здесь не известной.

Глава шестнадцатая

Анныч прибыл на станцию Суроватиха вовремя: в тот вечер и в тот час, как писал. Когда он вышел из вагона, промышлявшие извозом мужики близких к станции деревень, враз окружив его, предложили подводу. Но цену они заломили для этих мест небывалую — пятерку.

Это чрезвычайно удивило Анныча.

— Две рублевки, дед, цена красная, — сказал он одному из мужиков, который, не отставая, шел за ним по панели, и все клянчил полтинник прибавки.

— Ладно, прибавлю, — сказал Анныч... — Где твой конь?

— У Трифона из дворе.

Пошли к Трифону. Анныч велел заварить чайку и сел к столу.

Рядом мужики, ожидавшие поезда, говорили про случай, происшедший недавно в окольных лесах: двое с дробовыми ружьями, вымазав лицо сажей, остановили в перелеске партию баб, осмотрели каждую и обобрали начисто, — поотнимали даже медные кольца, кресты и головные платки.

— Мошенство небывалое и разбой, — сказал дед Аннычу, — и что это их не расстреляют, господи? Который год маемся...

Он вышел к лошади, а Анныч остался допивать чай.

Вскоре духота и жирная ругань мужиков надоели Аннычу. Он вышел на воздух.

— Свезти куда? — спросил столкнувшийся с ним в дверях мальчик.

— Меня тут дед ждет, — ответил Анныч.

Мальчик оглядел присутствующих, спросил, нет ли желающих на отъезд, и вышел.

Анныч вглядывался в темь. В отдалении маячили невнятные постройки станции, слабо освещенные фонарем вблизи же не видно ни зги. Послушав, как жуют лошади подле кормушек да усаживаются в санки отъезжающие, Анныч вернулся в чайную. Извозчика пришлось прождать еще около часу. Наконец тот явился и встал у двери.

— Ну что, трогаемся? — обратился к нему Анныч.

Старик, глядя Аннычу под ноги, ответил:

— Восемь рублей, гражданин, будет стоить.

— Да ведь ты два с полтинником просил!

— Никак нет. Мы уговору никакого не держали, — ответил он, глядя в пол.

Такой прижим возмутил Анныча. Извозчики все уже разъехались, остался этот один. В чайной на сдвинутых табуретах укладывались на ночь, многие валялись уже на чем попало подле стен. Аннычу представилось: до завтрашнего вечера возчиков не ожидай, значит, кроме как с дедом, ехать не с кем. Тело деда было укутано в грязно-коричневый чапан. Из глаз к переносице полз гной.

«Каждый день извозничает, — подумал Анныч, — профессионал, поэтому и жулит».

— Разлаживается, дед, наше дело ввиду твоей недобросовестности, — сказал Анныч, из вашего брата тоже рвачей немало. Сдираете кожу с живого.

Он отвернулся от старика и стал поджидать мальчика, которому отказал давеча. Мальчишка действительно вскоре пришел, но дед остановил его в дверях. Анныч не видел, как они шептались между собой, и обрадованно сказал:

— Едем, малый. До Немытой Поляны сколько берешь?

— Сколько берем? — переспросил тот. — За скорость при плохой дороге, чай, положишь два пятака?

— Дед меньше просит, — хмуро ответил Анныч, — восемь рублей.

— Что ж, пыжжай с ним.

Анныч вновь, через силу, обратился к деду, стоявшему при дверях: