«Девочка, катящая серсо...»

Ю. И. Юркун. Портрет Ольги Гильдебрандт. 1920–1930-е гг. Бумага, тушь, перо. Собрание Р. Б. Попова (Санкт-Петербург)

Ольга Гильдебрандт начала рисовать в 1920–1921 годах под влиянием Юрия Юркуна, как она вспоминала, и никогда не хотела сделать рисование своей профессией. Хорошо знакомая с такими блистательными художниками, как В. Лебедев, В. Дмитриев, Н. Тырса, А. Головин, Д. Митрохин, она словно стеснялась своих рисунков, как когда-то своих стихов. Стихи она еще отправляла на рецензию Валерию Брюсову, а показывать кому-либо картины решалась редко: «Я обожала А. Я. Головина, но ему я очень стеснялась показывать работы, и так и не показала!»[1]

При этом даже ранние ее живописные опыты вовсе не оценивались современниками как дилетантские. Известны высокие отзывы о них А. Эфроса[2], М. Кузмина[3], В. Лебедева, Д. Митрохина; да и многие коллекционеры стремились иметь у себя ее работы. Н. Кузьмин советовал Гильдебрандт попробовать себя в иллюстрации, К. Станиславский предложил оформить оперу «Виндзорские кумушки»… «Что-то из картинок показали Добужинскому. Он хвалил. Но я сама не видала Добужинского»[4]

.

Да и большие выставочные залы не стали для ее камерных акварелей неожиданным испытанием; Гильдебрандт участвовала в графическом секторе выставки «Художники РСФСР за XV лет» (1933), в двух выставках московской группы «13»[5] (1929–1931); одна работа была даже куплена Центральной комиссией по приобретениям произведений изобразительных искусств (1929).

Вопрос взаимодействия дилетантства и профессионализма для русского искусства 1920–1930-х годов был одним из самых острых. И отдельные художники, и художественные объединения в этот период стремились уйти от излишней тщательности рисования, вырабатывая новый — живой и легкий — живописный язык. Так же как в 1910-е, многие художники этого времени обращались к поэтике наивного искусства, к вывеске, детскому рисунку, фольклору.

Группа «13», возникшая в Москве в 1929 году, была одним из наиболее удачных примеров сознательного совмещения «наивности» и высокой художественной культуры, и приглашение в ее состав Ольги Гильдебрандт никак нельзя считать случайностью.

Впрочем, элемент случайности все же был. Владимир Милашевский — глава и «идеолог» группы «13» — был хорошо знаком с поэтом Михаилом Кузминым (в частности, в 1920 году иллюстрировал его книгу «Занавешенные картинки») и до своего переезда в Москву часто бывал в его квартире на Кирочной улице, где Кузмин жил со своим другом Юрием Юркуном. Ольга Гильдебрандт, которая появилась в этом доме зимой 1920/21 года, вспоминает, что Юркун начал создавать свои виртуозные рисунки под впечатлением от быстрой и артистичной манеры Милашевского, уже тогда настроенного против академизма. Постепенно Гильдебрандт сама стала рисовать, и Милашевский, вернувшись в 1927 году из поездки в Сердобск с уже готовыми теориями «свободного рисунка», пробуждающего «некие тайные узлы психики, подсознательные, интуитивные пристрастия»[6], обрел таким образом в Ленинграде уже вполне сложившихся художников-единомышленников.

«Во время ленинградского пребывания — восторг от акварелей Юрия Юркуна и Олечки Гильдебрандт также имел место… — писал он. — Конечно, это совсем не то, не та дорога, по которой я шел и думал, что пойдут мои друзья. Однако изобразительное искусство — это не только, а может быть, совсем не Чистяков и не Кардовский. Нам казалось, что проступают повсюду черты нового времени — не только в далеком Париже, но и у нас в Москве…»[7]

Не особенно углубляясь в историю группы «13»[8], нужно тем не менее сказать, что В. Милашевский и Н. Кузьмин преследовали свои цели в отборе участников, желая «сконструировать» некое общее направление, связанное с ускоренным темпом рисунка и пониманием наброска как самостоятельной станковой формы. Приглашенные к участию в первой выставке выпускники ВХУТЕМАСа (Над. Кашина, Л. Зевин, М. Недбайло и другие) не вполне были довольны этим обязательным требованием «темпа», что в конечном итоге привело к распаду первого состава группы «13».

В этой связи интересно, что Ольга Гильдебрандт с самого начала была далека от этих общих задач группы как раз благодаря статусу «дилетанта» — только дилетантизм был самой высокой пробы. В ее работах, несомненно, присутствовала та полная независимость и особая рафинированность простодушного искусства, которой стремились добиться многие профессионалы. Может быть, именно потому В. Лебедев еще в начале 1920-х годов категорически отсоветовал Гильдебрандт учиться живописи.

О. Н. Гильдебрандт. В аллее. Набросок на обороте библиотечной карточки. Чернила, перо. Собрание Р. Б. Попова (Санкт-Петербург)

В чем же тайна ее таланта, который и по сегодняшний день привлекает знатоков и коллекционеров? И возможно ли дать на этот вопрос исчерпывающий ответ? По-видимому, главная особенность не только искусства, но и самой личности Ольги Гильдебрандт — в постепенном проявлении глубины, незаметной на первый взгляд и открывающейся при более внимательном наблюдении.