Эта слитность физики и метафизики в сочетании со знаменитой «наивностью слога» Гильдебрандт создавала непрерывный мысленный диалог с поэтикой Кузмина. Однако, в отличие от Кузмина, Гильдебрандт в своих мемуарах была далека от идеи эстетизации повседневности. Также, в отличие от Ахматовой, она чувствовала себя неспособной «шлифовать» свои воспоминания.
Может быть, как раз поэтому Кузмин, восхищавшийся ее живописью, иронично относился к ее поэтическим экспериментам: «…будто пятилетняя писала. Смешно, но даже не оскорбительно» (
Особенную интонацию в поэзии Гильдебрандт отмечал и Гумилёв. «Он сказал, что если я достигну мастерства „говорить стихами“, вряд ли буду иметь такой успех, как Ахматова, — она говорит о чувствах всех решительно женщин, а у меня было что-то совсем свое и непонятное. Я думаю, ему чуть не „экзотикой“ казалась моя правдивость. Женщины всегда любят носить маску. Я бы „сумела“, конечно, наговорить что угодно, но мне это было скучно!» (наст. изд.). И мы не случайно включили в публикацию фрагменты дневника, где Ольга Гильдебрандт вспоминает некоторые свои стихи. Нет сомнения, что по образному строю и даже в какой-то мере по средствам выражения они очень близки ее живописи и даже дополняют ее.
Конечно, о их литературной ценности можно спорить. Кто-то наверняка увидит здесь только известную литературность романтической эмоции, кто-то — подражание Гумилёву, кто-то — «женскую интонацию». Неоспоримо одно: еще в самом начале 1920-х искусство Ольги Гильдебрандт обладало узнаваемыми и индивидуальными чертами. И этот дневник — первое свидетельство того, что вплоть до 1970-х (!) годов она смогла сохранить себя как художника, не утратив остроты восприятия природы и способности «мечтать».
Дневник Ольги Гильдебрандт никогда не публиковался полностью. В ряде публикаций о Кузмине, Мандельштаме и Гумилёве можно встретить его фрагменты, но они играют вспомогательную роль и, как правило, не могут дать цельного впечатления. К сожалению, формат издания пока не позволяет и нам привести полный текст дневника (хотя нет никаких сомнений, что в будущем он должен быть расшифрован и напечатан). Для настоящей публикации выбраны наиболее интересные фрагменты, позволяющие «пунктиром» обозначить основные темы дневника.
При составлении выборки я руководствовалась больше логикой искусствоведа, чем литературоведа, стараясь обратить внимание читателя на поэтическую наблюдательность Ольги Гильдебрандт; по некоторым записям можно представить, как сочинялись сюжеты ее акварелей. Вошли сюда и ее размышления об искусстве, которые существенно дополняют ранее опубликованные воспоминания, и суждения о современной живописи и литературе. Кроме того, хотелось особенно выделить фигуру Ю. Юркуна, вне сомнений оказавшего на Гильдебрандт большое влияние, и положить, таким образом, начало изучению его художественного наследия.
Приношу благодарность за неоценимую помощь в составлении комментария А. Ю. и М. В. Русаковым, Р. Б. Попову, а также Я. Фрухтману, проверившему немецкие цитаты.
Н. Плунгян
Указатель имен[149]