Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной

— Дальше сама, — киваю на только что укупленное обмундирование.

Недовольное хрюканье, но черные брюки и блузка надеваются.

Alevai eize kelev ya\’anos et ima shelha ve otha gam. Теперь надо кого-нибудь убить, — бурчит.

— Это еще зачем?

— Leh timzoz… Чтоб не зря в трауре париться!

— Юмор — лучшее средство от менструального недомогания, — одобряю. — А теперь — домой и в постельку. На неделю.

33. Почти по Роб-Грийе

— Я хочу тебя, — бормочет он, расстегивая блузку.

— Хотеть значит созидать, — от нетерпеливого дыхания на шее щекотно.

— Тогда я трахну тебя без презерватива, — пальцы крепко ухватываются за соски. — Грудь женщины — величайшее изобретение, одновременно полезное и приятное…

— Но… но почему именно я? — недоумение достойно вознаграждения. Тела продолжают танец страсти, освобождая ум, — редкое мгновение истинного просветления.

— Давно заметила, что один юноша избегает встречи. И вот однажды вечером, возвращаясь домой, встретила его в «Пеструхе» сидящим за столиком и смотревшим усталым взором на улицу. И вспомнилось, что не в том опасность, что станет он добрым, а в том, что станет наглым, насмешливым и равнодушным…

— Значит, это нечто вроде лекции?

— Семинарского занятия. Факультатива по практической философии жизни…

Отстранение.

Вот лежит женщина. У нее гладкое тело, и лишь внимательный взгляд отмечает крохотные пупырышки под мышками и на голом лобке — свежие следы бритвы, избавившей плоть от эфемерной стыдливости, подставив бесстрастному свету нежную область гениталий. Руки женщины заброшены за голову и крепко сжимают никелированные решетки кровати. Ноги согнуты в коленях, широко раздвинуты. Хорошо видно как вагина принимает в себя, втягивает полными красными губами с темной каймой пигментации напряженный фаллос. Словно тугой бутон поддается теплу страстного солнца, распуская лепестки, открываясь, расширяясь, орошая влагой нетерпеливые лучи. Слышится дыхание, стоны. Воздух пропитан запахом совокупления. Пальцы женщины терерь цепляются за спину мужчины. Крохотные царапины и краснота. Колени все шире — полное доверие, полное раскрытие. Мужчина все резче проникает вглубь, ощущая близость семяизвержения. О, как прекрасно соединение извечно созданного друг для друга!

Это происходит с телом, но не с душой. Душа рядом, с холодным любопытством смотрит на очередную феерию соития.

Стыд? Разочарование? Расчет? Послушное тело, подобно корове ведомое опытным пастухом на благое пастбище или под нож мясника. Безумное расточительство природы, всегда берущей количеством даже тогда, когда видится лишь качество. Взаимный обман инстинктов, тонких механизмов, что настраивались миллионы лет, совершенствовались единственно ради зачатия и продления рода. Идеальные машины совокупления, трущиеся гениталии — шедевры биотехнологического творчества природы.

Что такое разум? Разум есть обман инстинкта, так же как секс есть обман стремления к размножению. Химический триггер взведен, канальца переполнены семенем, крошечные существа, подхлестывая себя жгутиками, готовы устремиться в теплые глубины к покоящейся в терпеливом ожидании яйцеклетке. Но… вновь ложь, только ложь доставляет то, что почитается за истинное наслаждение.

Фаллос выскальзывает из вагины, оплетенный тонкими нитями тягучей жидкости, багровый от близкого семяизвержения. Женщина требовательно стонет. Напряженное влагалище не смыкается, темнеет влажная щель между распухшими складками, но фаллос начинает свое путешествие вверх, прочерчивая по телу тонкую слизистую полоску, точно странный моллюск. Лобок, венерин холм, пупок, живот… Все выше и выше к почти подростковым грудям, увенчанным крошечными напряженными сосками. Но и это не конечная остановка. Обман будет изошренней! Мужчина почти усаживается на грудь женщины, держится за решетки изголовья и требовательно упирается естеством в ее подбородок, губы. Одна ее рука спускается ко все еще раскрытой вагине, к напряженному клитору, другая обхватывает фаллос. Ложь… Ложь… Физиологическая ложь… Психологическая ложь…

Случайные любовники. Думают ли они о чем-то ином, кроме как о себе? Что видит равнодушная душа в письменах слитых воедино тел, в которых нет ничего общего, кроме неистребимой страсти к оргазмированию? Есть ли хоть гран оправдания бесстыдству совокупления?

Язык женщины заученными движениями скользит по горькой головке, ощущая вкус собственной вагины и капли нетерпеливой спермы. Пальцы погружаются во влагалище, в неудовлетворенную тьму — слишком тонкие эрзацы эрегированного фаллоса, теребят крошечный похотник — рудимент члена. Мужчина, балансируя на грани, даже здесь пытается проникнуть глубже — в горло, в пищевод. Куда ни ткни, у женщин везде вагина. Почему бы и нет? Резкий рывок во что-то обволакивающее и пульсирующее, невозможно глубокое, живое, женская ладонь теребит мошенку, и это последний рубеж…