Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну

– А следующим шагом он растоптал меня, – прошептала Чернобровка, – а кровь йети заполнила следы его лап и поймала нас в эти черные кубки. Так мы здесь и остались, разделенные только одним шагом. Мы не можем перебраться из одного пруда в другой. Мы даже видеть друг друга толком не можем. Шары попа́дали в воду немного позже, во время дуэли двух чудотворцев. Ядра – вот и все, что осталось от дуэлянтов. Они могут прорываться наружу, а мы нет. Теперь мое сердце живет вон в том кузнечике, и что мне делать?

Тамаринд продолжил:

– Мы не собирались жить вечно! Но кровь – это все, а все – это кровь. Кровь йети тоже состарилась. Сейчас это уже не совсем кровь, хотя это и так видно. Она нас маринует, сохраняет, прокачивается сквозь нас и поддерживает наш ход, как у старых башенных часов. Мы живем и живем, но от этого не становимся моложе. Мы начали меняться, усыхать, коробиться, так происходит со всем, что стареет, что превращается в камень, рассыпается в прах или становится сказкой. А мы превратились… ну, я вообще-то был игуаной, так ведь, а ты была водяным драконом. Ну не прекрасно ли это было? Безмятежное время! Затем я был саламандрой, а она – гремучей змеей, потом она была черепахой, а я – удавом, затем мы довольно долго оба оставались лягушками, и это было так, словно мы снова оба молоды, потом я не помню, иногда она была самцом, а иногда я, иногда я был самкой, а иногда она, иногда у меня были ноги, а иногда нет, иногда у нее был рот, а иногда жвалы, потом на нашу годовщину мы оба вдруг получили крылья, и я стал бабочкой, а она – стрекозой, я – летучей мышью, а она – молью, я – божьей коровкой, а она – жужелицей, и тому подобное, а сейчас она гусеница, а я кузнечик.

– Меня никогда не беспокоило, что ты кузнечик, – вздохнула Чернобровка. – Брак похож на борцовскую схватку, в которой ты крепко держишь своего суженого, а он превращается в сотню разных вещей. Фокус в том, что ты тоже меняешься и превращаешься в сотню совсем других вещей, но не можешь разжать руки и отпустить его. Ты можешь только пытаться соответствовать и не превращаться в волка, пока он остается кроликом, или не становиться мышью, пока он еще сова, или черным быком, пока он маленький голубой краб, опрометью несущийся в укрытие. Все это сложнее, чем кажется.

Бурак сочувственно кивнула.

– Это и есть кровь йети, как видите. Время в ней ускоряется так, будто мчится наперегонки со всем миром. Для них прошли тысячи лет. Даже больше. Тысячи тысяч. Они слегка помешались, начали стрелять с бортов и одержимо подсчитывают результаты – этим они мне и полезны.

– Отправляемся на рыбалку? – с восторгом закричала гусеница.

– Если вы не устали после канонады.

– Ни капельки, – отрезал Тамаринд.

Канделябра поманила Сентябрь и велела ей окунуть руку в пруды, один за другим. Когда девочка сделала, что было велено, ее пальцы исчезли, будто их отсекли. Холодный черный пруд смыкался вокруг запястий, как занавес. Тамаринд и Чернобровка трясли и щелкали антеннками в своих персональных прудах. Вдруг без предупреждения оба шара выпустили по одинаковому облаку бело-голубых пузырьков, съежились в кусочек ткани и полностью исчезли.

– Мозаика покрывает всю Луну, – объяснила Канделябра, покачивая павлиньим хвостом в лунном свете. – Даже с записями Саджады потребовались бы месяцы работы, чтобы найти маленький камешек, что скрывает твою судьбу. Но после того, как я встретила лунатиков, я обнаружила, что они пересчитали на Луне все, каждый кусочек мозаики, каждый корешок и каждую рыбу. Пруды просачивались все дальше и дальше вниз, пока не пронизали все нутро Луны, словно венами, и у них было достаточно времени, чтобы найти мельчайшее отверстие, через которое их воды могли соединиться. Когда мне нужна судьба, я отправляю свои молниепобеги через Саджаду, чтобы найти записи и подсветить их – Саджада тоже снабжена венами и еще корнями. Но если я хочу, чтоб было побыстрее, я отправляю этих маленьких старичков на рыбалку: они учуяли твой запах и вкус и мчатся сквозь Луну наперегонки, чтобы найти подсвеченную плитку с тем же вкусом и запахом, что и у тебя, и в мгновение ока принесут ее сюда.

И действительно, шар Тамаринда вновь вынырнул из глубины, как зажженная лампочка. Мгновением позже появилась Чернобровка.

– Я выиграл! – прокричал кузнечик. – Уже третий раз подряд! Ты теряешь хватку, дорогая!

– Не считается! Это было в твоем полушарии, – фыркнула гусеница и скрестила две свои хрупкие веретенообразные лапки. Из ее травянистой корзинки резко, как возражение, выскочило и полетело ядро Юпитера. Оно пронеслось сквозь чернильную воду по красивой дуге, подобно комете, и приземлилось точно в корзину Тамаринда. Оно крутилось в ней, дымясь и отсвечивая. В придачу оно выбило из корзины какой-то небольшой блестящий предмет, и тот начал подниматься из пруда к ним наверх.

– О! – вздохнул кузнечик. – О, оно все еще теплое в том месте, где ты касалась его, заряжая пушку. Оно все еще пахнет твоими духами. – Тамаринд улегся на ядро и сложил крылья вдоль зеленого тела.