Девочка, которую нельзя (СИ)

Кутерьма. Все орут, куда-то бегут. Я долблюсь в двери на выходе из проклятого коридора. Они открываются, но я попадаю в лапы охранника. Бью коленом в пах, вырываюсь…

— Стой, стрелять буду! — орёт мне в спину второй, но я уже мчусь вниз по широкой, выстланной ковровой дорожкой лестнице…

А следом опять рёв Махеева, как будто это бешенный медведь пробудился, и ещё больше визгов и воплей — теперь уже вообще всех, кто оказался на этаже. А народу здесь оказалось немало.

Краем глаза замечаю, что голого Махеева схватили и пытаются увести свои же охранники, но он орёт благим матом и вырывается, как припадочный. И сил у него, надо сказать, немерено.

А вот в какой момент он выхватил у одного из охранников пистолет — это я не видела. Но завизжала вместе со всеми, когда в полуметре от меня в мраморные перила ударила пуля. Дернулась, каблуки скользнули по ковру, я упала и, проехав пару ступеней на заднице, вскочила, однако тут же снова рухнула и кубарем покатилась вниз.

Выстрел, ещё. Рёв, визги, крики, неразбериха, паника. Понимаю, что больше не качусь — лежу между третьим и вторым этажами, а сверху с рёвом уже летит голое тело с пистолетом наперевес… Кажется, я удирала на четвереньках и не переставая верещала от дикого, какого-то животного ужаса.

…Носятся люди, потом какой-то коридор, где я одна. Вскакиваю на ноги. Мелькают двери. Десятки дверей! Я дёргаю одну за другой, но они заперты…

Шум за спиной. Резко оборачиваюсь, вижу, как в коридор врывается голое рычащее тело с пистолетом и несётся на меня — всего-то метров пять-шесть. И одновременно с этим — звон оконного стекла в конце коридора.

— У-у-у-убью! — рычит Звезда.

— Славка, не стой! — кричат от окна.

Но я в ступоре. У меня словно раздвоение — Махеев и Гордеев. Один вскидывает пушку, глаза безумные, рот искривлён яростью. А второй… летит.

Вот серьёзно, в памяти отложилось, как Гордеев летел: тоже с искажённым в адском рывке лицом, но, в отличие от Махеева, это было… красиво?

А потом боковой удар, от которого искры из глаз. Я падаю на пол, ударяюсь плечом и затылком, задыхаюсь от боли. На автомате пытаюсь выбраться из-под навалившейся на меня тяжести, но не получается. Начинаю орать, но тут же замолкаю в шоке: губы почему-то мокро-солёные и горячие. И чертовски злое, перепачканное кровью лицо Гордеева прямо у меня перед носом:

— Только дёрнись, и я сам тебя пристрелю!

И кстати, кровь капает с его головы — прямо мне на лицо, на губы. Частые, горячие капли: кап-кап-кап…

Глава 11

По сравнению с этим даже обезумевший, бегущий по пятам Махеев мгновенно померк. Замелькали быстрые, как пули, мысли-догадки: Гордееву прострелили голову… Он умирает! Из-за меня!

И стало вдруг так страшно, что я заревела. Боже, да всего за неделю знакомства я из-за этого Гордеева ревела чаще, чем за последние пару лет вообще по всем поводам вместе взятым! Но именно сейчас накатило такое жуткое отчаяние, что я действительно готова была отдать что угодно, лишь бы он не…

— Пф… — фыркнул Гордеев. — Пф-ф!..

И сквозь потоки слёз я увидела, как он пытается сдуть ползущую по своему веку тяжёлую кровяную каплю. А потом как ни в чём не бывало приподнимается надо мной на вытянутой руке и просто утирает кровь кулаком. Хмуро усмехается:

— Пореви, пореви. Может, хоть теперь мозги на место встанут…

Короче, несмотря на то что швы накладывали ему — он сильно порезал голову, врываясь в разбитое окно — в больницу всё равно загремела я. Падение с лестницы не прошло даром: множественные ушибы, растяжения и даже подозрение на перелом надколенника. Как я при этом ещё и бегать умудрялась — даже врач удивился и искренне мне посочувствовал.

А вот Гордеев нет. Ему было, как всегда, пофиг. Он просто смотрел на мои попытки сладить с костылями и никак не реагировал, но во взгляде читалось столько сарказма, что хотелось рычать от досады!

— Между прочим, больно! — не выдержала я, когда, сделав пару тренировочных кругов по палате, доковыляла наконец до койки оборудованной системой для вытяжения.

Перелом надколенника, к счастью, не подтвердился, всё обошлось лёгким вывихом, но мне было предписано минимум неделю периодически вытягивать колено на системе блоков и противовесов и первое время ходить с костылями.

— До свадьбы заживёт, — усмехнулся Гордеев. — Если ты, конечно, до неё доживёшь с такой дурной башкой.

И, скинув ботинки, прямо в одежде завалился на свободную койку в моей двухместной палате. Дело шло к ночи, за окном уже стемнело.

— Не поняла… — воинственно замерла я. — Ты что, здесь ночевать собрался?

Он не ответил, я возмущённо фыркнула, но в глубине души даже обрадовалась. Была очень благодарна ему за то, что в нужный момент он оказался рядом, но чувствовала себя страшно виноватой за случившийся дурдом.

На следующий, второй после безумной ночки день, соцсети уже вовсю полыхали фоточками и видосиками голого Махеева и удирающей на четвереньках меня. Меня называли и его любовницей, и оголтелой фанаткой, и даже сталкершей, покушавшейся едва ли не на убийство всеми любимой звезды. Спасибо, хоть, не на честь.