Девочка на шаре. Рассказы

И я сразу лёг, и укрылся с головой, и стал думать о следующем воскресенье, как я поеду к ней на дачу, и пробегусь босиком по траве, и увижу речку, и. может быть, мне дадут погрести, и уключины будут звенеть, и вода будет булькать, и с вёсел в воду будут стекать капли, прозрачные как стекло. И я подружусь там с собачонкой, Жучкой или Тузиком, и буду смотреть в его жёлтые глаза, и потрогаю его язык, такой красивый и приятный, когда он его высунет от жары.

И я так лежал, и думал, и слышал смех Марьи Петровны, и незаметно заснул, и потом целую неделю, когда ложился спать, думал всё то же самое. И когда наступила суббота, я вычистил ботинки и зубы, и взял свой перочинный ножик, и наточил его о плиту, потому что мало ли какую я палку себе вырежу в лесу в деревне, может быть, даже ореховую. А утром я встал раньше, всех и оделся и стал ждать Марью Петровну. Папа, когда позавтракал и прочитал газеты, сказал:

— Пошли, Дениска, на Чистые, погуляем!

Но я ему сказал:

— Что ты, папа! А Марья Петровна? Она сейчас приедет за мной, и мы отправимся на Клязьму. Там собака и лодка. Я её должен подождать.

Папа помолчал, потом посмотрел на маму, потом пожал плечами и стал пить второй стакан чаю. А я быстро дозавтракал и вышел во двор. Я гулял у ворот, чтобы сразу увидеть Марью Петровну, когда она придёт. По её что-то долго не было. Тогда ко мне подошёл Мишка, он сказал:

— Пошли слазим на чердак! Посмотрим, родились голубята или нет…

А я сказал Мишке:

— Понимаешь, не могу… Я в деревню уезжаю на денёк. Там собака есть и лодка. Сейчас за мной одна тётенька приедет, и мы поедем с ней на электричке.

Тогда Мишка сказал:

— Вот это да! А может, вы и меня захватите?

Я очень обрадовался, что Мишка тоже согласен ехать с нами, всё-таки мне с ним куда интереснее будет, чем только с одной Марьей Петровной. Я сказал:

— Какой может быть разговор! Конечно, мы тебя возьмём, с удовольствием! Марья Петровна добрая, чего ей стоит!

И мы стали вдвоём ждать с Мишкой. Мы вышли в переулок и долго стояли и ждали, и, когда появлялась какая-нибудь женщина, Мишка обязательно спрашивал:

— Эта?

И через минуту снова:

— Вон та?

Но это всё были незнакомые женщины, и нам стало скучно, жарко, и мы устали так долго ждать.

Мишка рассердился и сказал:

— Мне надоело!

И ушёл.

А я ждал. Я хотел её дождаться. Я ждал до самого обеда. Во время обеда папа опять сказал, как будто между прочим:

— Так идёшь на Чистые? Давай решай, а то мы с мамой пойдём в кино!

Я сказал:

— Я подожду. Ведь я обещал её подождать. Не может она не прийти.

Но она не пришла. А я не был в этот день на Чистых прудах и не посмотрел на голубей, и папа, когда пришёл из кино, велел мне уходить от ворот. Он обнял меня за плечи и сказал, когда мы шли домой:

— Будет ещё деревня в твоей жизни, и трава будет, и речка, и лодка, и собака… Всё будет, держи нос повыше!

Но я, когда лёг спать, я всё равно стал думать про деревню, лодку и собачонку, только как будто я там не с Марьей Петровной гуляю, а с Мишкой и с папой или с Мишкой и с мамой. И время потекло, оно проходило, и я почти совсем забыл про Марью Петровну, как вдруг однажды — трах-тарарах, пожалуйте! Дверь растворяется, и она входит собственной персоной. И серёжки в ушах звяк-звяк, и с мамой поцелуйство — чмок, чмок, и на всю квартиру пахнет чем-то сухим и сладким, и все садятся за стол, и хахаха, и хохохо, и начинают пить чай. Но я не вышел к Марье Петровне, я сидел за шкафом, потому что я сердился на Марью Петровну. А она сидела как ни в чём не бывало, вот что было удивительно! И когда она напилась своего любимого чаю, она вдруг нн с того ни с сего сама ко мне залезла и схватила меня за подбородок:

— Ты что такой угрюмый?

— Ничего, — сказал я.

— Давай вылезай, — сказала Марья Петровна.

— Мне и здесь хорошо! — сказал я.

Тогда она захохотала, и всё на ней брякало от смеха, и, когда отсмеялась, она сказала:

— А чего я тебе подарю…

Я сказал:

— Ничего не надо! Она сказала:

— Саблю не надо?

Я сказал:

— Какую?

А она:

— Будёновскую. Настоящую. Кривую.

Вот эта да! Я сказал:

— А у вас есть?

— Есть, — сказала она.

— Самой небось нужно? — сказал я.

Но она улыбнулась:

— А зачем мне? Я женщина, я военному делу не училась, зачем мне сабля? Лучше я её тебе подарю.

Я сказал:

— А когда?

— Да завтра, — сказала опа. И было видно по ней, что ей нисколько не жалко сабли.

Я даже подумал, что она, наверно, глуповатая женщина, раз она добровольно отдаёт саблю. А она говорит дальше:

— Вот завтра придёшь после школы, а сабля здесь. Вот здесь, я её тебе прямо па кровать положу.

— Ну ладно, — сказал я и вылез из-за шкафа, и сел за стол, и тоже пил с ней чай, и проводил её до дверей, когда она уходила.