Девочка-Осень

Лариса чуть медлит. Понимаю, что она ждет от меня какого-то симметричного ответа. Пиджак я снял, войдя в номер, вместе с курткой, теперь развязываю галстук, и медленно расстегиваю пуговицы рубашки. Раздеваться сидя, Ларисе, видимо, дальше неудобно. Она встает рядом с креслом, опускает молнию с боковой стороны юбки, снимает ее, кладет на кресло. Снимает обувь, ставит под кресло. Стараясь не смотреть на меня от смущения, снимает и колготки, обнажая прелесть женственных бедер, гармоничное очертание ног, белые узкие трусики. Теперь смотрит на меня. Пуговицы рубашки я уже расстегнул, но еще не снял. Снимаю рубашку, но когда она протягивает руку, я еле заметно качаю отрицательно головой и чуть улыбаюсь. Она понимает, что «голое тело» - это и без трусиков. Сжав губы, снимает трусики. Чисто выбритый лобок, чуть виднеющийся разрез половых губ в очередной раз заставляют меня нервно сглотнуть и вздыбиться член в стремлении вырваться наружу и ворваться в нее. Протягиваю ей рубашку, она быстро надевает ее, путаясь от непривычности, застегивает все пуговицы вплоть до самой верхней, остаются на виду только ее ноги ниже середины бедер, и вот тогда-то она подходит ко мне и садится на колени.

Мы в упоении целуемся и никак не насытимся друг другом. Я расстегиваю пуговицы своей же рубашки, и с каждой расстегнутой целую ту часть тела, которая появляется из-под ткани. Наибольшего внимания удостаивается, конечно же, грудь. Я сосу и лижу, я целую и покусываю, я мну и кручу, я тискаю и тереблю это средоточие женственности, это чудо природы, от которого в восторге и новорожденные младенцы, и неоперившиеся юноши, и зрелые мужчины, и убеленные сединами старцы.

Когда все пуговицы рубашки оказываются расстегнутыми, я поднимаю руки вверх, и Лариса без слов меня понимает - стаскивает с меня майку, отбрасывает на другое кресло, и сама играется с мехом на моей груди, целуя шею, плечи и приговаривая «ты мой мохнатый, ты мой звереныш, ты мой птенчик». И даже, убирая руками мешающие волосы на груди, пытается пососать один, а потом другой сосок.

Всё, так больше не может продолжаться, а то опозорюсь как подросток и кончу себе в штаны. Подхватываю Ларису в обнимку и переношу на постель. В скоростном темпе избавляюсь от брюк и трусов, она быстренько убирает покрывало и откидывает одеяло, но продолжает оставаться в моей рубашке. Глубоким поцелуем впиваюсь в ее губы, крепко обнимаю за талию, ощущая локтями ткань своей рубашки, опускаю руки ниже, тискаю ягодицы, чуть приподнимая ее таз, затем одной рукой продолжая удерживать за попочку, другой заголяю головку члена и приставляю к входу. Несколько раз дразнящими движениями провожу вверх-вниз, чувствую, как обильна влага, и в каком она нетерпении. «Прошу тебя, только медленно!» - шепчет она. Хорошо, что сказала, потому что я был готов рывком ворваться в нее и остервенело трахать, идя на поводу у моего «мальчика», который истомился в ожидании входа в ее «девочку».

О сладостный миг первого вхождения в женщину! До чего же приятно ощущать, как член, преодолевая первое сопротивление губок и стенок, входит, вдвигается, втискивается в нее, доходит до упора, чувствуешь прижатие лобка к лобку, затем тянешь его обратно, ощущая, как стенки и губки уже хватают его, пытаются задержать, не выпускать, оставить в себе, и потом снова в нее, и снова из нее, и снова «в», и снова «из», снова-снова-снова-снова, и она то мечется под тобой, то целует в губы, то царапает спину, то обнимает пятками ягодицы, вжимая в себя, и так хочется длить и длить это чудо чудное, диво дивное, банальный трах между разнополыми особями homo sapiens.