Девочка по имени Зверёк

Что-то зашуршало рядом. Сначала она даже не обратила внимания, подумав, что это птица или какое-нибудь мелкое животное. Но тень была слишком большая. Это человек! Сиди тихо, малыш, это «те» могут тебя искать. Человек, казалось, не заметил ее, и она успокоилась. И вдруг она услышала: «В этом кусте кто-то есть». Человек говорил тихо и задумчиво, будто самому себе. Мелькнула слабая надежда, что она не заинтересует его. Но человек продолжал разговаривать с собой, и она поневоле прислушалась: «И этот „кто-то“ в кусте очень боится и страшно хочет есть». Она невольно вздохнула – это правда! Куст предательски качнулся, выдав ее окончательно! Теперь оставалось лишь ждать, что предпримет незнакомец. Ветки раздвинулись, и прямо перед носом она увидела ладонь, полную орехов. Восхитительных, крупных, дивно пахнущих белых орехов! Стоя на четвереньках, она жадно потянулась к ним ртом. Но рука отодвинулась. Совсем немного. Нестрашно, можно и подползти! Она потянулась еще, но в такт ее движению орехи опять немного «отползли». Однако умопомрачительный ореховый дух уже одурманил сознание. Наконец она настигла их и стала подбирать губами с ладони и поспешно жевать, чтобы в рот вошло больше. Ладонь больше не двигалась, незнакомец ждал, пока она съест все орехи. Когда они кончились, она блаженно потянулась и подняла глаза. И – отпрянула! Прямо перед своим лицом она обнаружила синие-синие спокойные, смеющиеся глаза. От неожиданности и орехового опьянения она выдохнула: «Ты кто?», и сама поразилась, как незнакомо и слабо прозвучал ее голос. Человек расхохотался и спросил в ответ: «А ты-то кто?» – и, протянув руку, погладил ее по голове. Она очень устала бояться, а этому человеку было приятно доверять, и она дотронулась до его руки. Ладонь была сухая и теплая, это ей понравилось, и она позволила вытянуть себя наружу.

– О, так ты девочка?! И давно ты здесь сидишь?

– Три солнца, две луны.

– Хороший ответ. Он говорит о том, что ты быстро соображаешь, умеешь считать и не врешь, твой голос это подтверждает: ты долго молчала. Ну, пойдем?

Это было сказано так спокойно и решительно, что возражать нечего было и думать. Да и не хотелось.

* * *

К вечеру добрались до моря. Она так устала, что еле-еле плелась. Опять хотелось есть, а теперь еще – спать. Но незнакомец шел и шел, и не подчиниться было невозможно. Море она видела впервые, но как-то не поняла его. Лишь много месяцев спустя она увидит его, именно увидит – внутренним зрением – и примет и полюбит навсегда. Но сейчас сознание, перегруженное событиями последних дней, воспротивилось еще одному сильному впечатлению – и море, и даже корабли у темного деревянного причала не тронули воображения.

Незнакомец кого-то искал. Он остановился на пригорке и стал внимательно оглядывать людей у воды. Наконец, обнаружив кого искал, стал спускаться к причалу, потянув ее за собой. Ей оставалось лишь тупо переставлять ноги.

– Ольвин! – окликнул незнакомец молодого мужчину, который готовил поклажу к погрузке.

Названный Ольвином обрадованно заспешил навстречу, бросив на время свое занятие. Подошел, почти подбежал, и мужчины обнялись.

– Давненько тебя не видел, Горвинд, – сказал Ольвин. – Какие новости?

Некоторое время они разговаривали о встрече, о каких-то людях, замышлявших недоброе, о море и, похоже, о предстоящем плавании. Она догадалась об этом, когда Горвинд (теперь она знала его имя) сказал:

– Хочу на время перебраться к вам. Примешь?

– Хоть навсегда, – явно обрадовался Ольвин.

Пока они говорили, ей пришло в голову вспомнить имя отца и свое собственное. Ничего не получалось. Отдельные клочки имен какое-то время еще вращались в ее сознании хороводом, затем растворились и навсегда исчезли. Последнее, что она услышала, засыпая и медленно безвольно оседая на землю к ногам Горвинда, был возглас Ольвина:

– А это что еще за зверек?

* * *

Судно было гораздо больше, чем рыбачья лодка ее отца, но в море так сильно качало, а сил у нее было так мало, что не было никакой возможности встать и осмотреть его. Хотя было страшно любопытно.

Большую часть времени она дремала в укромном местечке на палубе, закутавшись в чей-то плащ – то ли Ольвина, то ли Горвинда. Она старалась как можно быстрее забыть ужас пережитого и привыкнуть к новым обстоятельствам жизни. Поначалу она еще беспокоилась: не забудет ли ее Горвинд. Но он всегда вспоминал о ней, когда они ели, когда поднимался ветер и требовалось укрыться и лучше держаться, когда можно было попить пресной воды. Так что за несколько дней она так привыкла к нему, к его постоянному молчанию, отрывистым фразам и внушающему уважение взгляду, что не осталось ни тени сомнений, что ей следует держаться к нему возможно ближе и постараться остаться с ним, если он не передумает и не прогонит.

Через несколько дней плавания она увидела чаек. Значит, земля была уже близко.

На следующее утро сквозь предрассветную дымку проступили очертания суровых скал. Попутный ветер легко нес корабль под тугим парусом, и каменистый берег быстро надвигался с горизонта.