Девочка по имени Зверёк

– Что скажете, госпожа? – обратился он к старухе.

– Что ж, Хафиз, это не простолюдинка. Ты не ошибся. Как всегда, не ошибся. Теперь я сделаю свою работу, а ты решай, когда показать ее господину.

Она подошла к Шакире – Хафиз отвернулся – и заставила ее проделать все, чтобы убедиться в ее девственности и проверить здоровье. Шакира разрыдалась.

– Ну, будет тебе, будет… – Слова старухи прозвучали неожиданно мягко.

– О, госпожа… – У Шакиры сорвался голос.

– Не плачь, а не то опухнут такие красивые глазки. Не думаю, моя милая, что твоя кочевая жизнь могла бы оказаться лучше, чем та, что тебе предложит господин Фархад. Если ты, конечно, окажешься приятна ему. Подумай лучше об этом.

И, обернувшись к главному евнуху, она заключила:

– Она здорова, чиста и девственна, Хафиз. Немного тоща, слегка напугана, но может оказаться строптивой. Впрочем, таких…

– Благодарю вас, моя мудрая госпожа, – перебил ее Хафиз, – именно так я и предполагал.

Старуха удалилась. Хафиз, проводив ее, повернулся к Шакире:

– Сейчас тебя отведут в баню, оденут и проводят на женскую половину.

Он вдруг заметил ее до крови стертые веревкой запястья и прошипел:

– Тупоумные ослы! Сколько раз им надо повторять: кушаком! Кушаком, а не веревкой! Испортили товар!

Шакира похолодела: «Что теперь?» Но он уже успокоился и, уходя, в дверях, обронил:

– У тебя есть ровно две недели, чтобы прекратить плакать. Не больше. Кому нужны твои распухшие глаза и отвратительный несчастный вид! Еще вот что – все эти дни ешь больше: тебе надо поправиться.

Он ушел. А за ним явились две служанки-невольницы, одинаково улыбающиеся и одинаково сонные, будто зачарованные джинном из сказки. Равнодушно подхватили ее под руки и повели – сначала в баню, где неторопясь мыли и умащали ее тело, затем – в гардероб, где так же неторопливо выбирали подходящую одежду вместо ее грязной и разодранной, и наконец – в женские покои. Шакира так одурела от всего, что произошло за этот день, что не могла думать ни о чем другом, кроме сна.

В полудреме она шла на женскую половину, тупо переставляя ноги, в полудреме стояла пред своими будущими товарками, в полудреме опустилась на указанное ей одной из наложниц место…

* * *

Утром ее кто-то встряхнул за плечо.

– Нянька, отстань, – пробормотала Шакира, но в ответ раздался дружный смех.

Она вскочила. Подталкивая друг друга локтями и весело смеясь, ее обступили девушки гарема. Шакиру бесцеремонно рассматривали и обсуждали вслух:

– Новенькая…

– Какая бледная!

– А ты сама-то какая была, вся зеленая от страха!

– Ну-у-у, господин таких не любит! И тощая…

– Ты толстая и поэтому считаешь, что только такие по вкусу господину!

– Он сам мне сказал!

– Врешь! Когда это он тебе сказал? Ты и была-то у него всего пару раз!

– А вот и нет!

– А вот и да! Глупая жирная курица!

Ссорились высокая рыжеволосая красавица с серыми, замечательно блестящими глазами и среднего роста толстушка с невыразительным взглядом, но красивым чувственным ртом. К их ссоре отнеслись как к само собой разумеющемуся, стихли на минуту и снова обернулись к Шакире. К ней подсела (и видимо, она же и разбудила) кареглазая девушка, решительная и с любопытством во взгляде:

– Меня зовут Гюльнара. Рыжеволосая – Тина, толстушка – Биби. Ее все так зовут. А главная у нас – вот она, Сулейма, ее господин больше всех любит. Ее надо слушаться. А вон та – Аиша.

Шакире благосклонно кивнула статная Сулейма и дружелюбно помахала из угла худенькая и невысокая, как и сама Шакира, Аиша.

– А остальных господин, скорее всего, скоро продаст, – небрежно, как о чем-то вполне заурядном, сообщила Гюльнара.

Кто-то захныкал. Сулейма шикнула – все стихли.

– Расскажи о себе.

– Меня зовут Шакира. Наш караван… – Она запнулась и готова была разрыдаться, но вспомнила, что главный евнух запретил плакать, и испуганно оглянулась на девушек, имен которых ей даже не назвали.

– Ага. Все ясно: ты – добыча самого господина, и он не покупал тебя. Значит, и тебя, скорее всего, продадут. После первой же ночи. – Гюльнара была до умопомрачения безжалостна.

Шакира понуро отвернулась, и ее оставили в покое. Подошла Аиша и тронула за плечо:

– Не слушай ее: здесь никто ни в чем не уверен, поэтому болтают много, чтобы не бояться и не ревновать.

Шакира обернулась. Если бы не очевидная молодость Аиши, можно было бы подумать, что говорит умудренная годами и жизненным опытом женщина. Аиша погладила ее по плечу:

– Можно сказать, что тебя взяли из отцовских рук?

Шакира кивнула, глотая слезы, а новая подружка продолжила:

– Мужчины все время воюют. Они любят воевать. Наш господин тоже любит. Очень! А женщины часто становятся просто их добычей. Это наш удел!

И, склонясь к самому уху Шакиры, предназначая явно для нее одной, тихо произнесла:

– Запомни для начала одно: здесь все врут! Врут друг другу, чтобы скрыть истинное свое место в очах господина. Врут главному евнуху, думая ввести его в заблуждение и подкупить. Врут и самому господину, выказывая ему чувства, которых нет, чтобы не продал.

– Господина никто не любит?

Аиша помолчала, раздумывая, потом заговорила еще тише: