Девочка по имени Зверёк

– Мне казалось – красивее его на свете никого нет! Глаза зеленые, как море весной, веселые, волосы чуть с рыжиной, густые, а усы с бородой потемнее… Все смеялся… У него был большой шрам на щеке – от виска до губы, но от этого Эймунд казался мне только мужественнее. Мне нравилось этот шрам рассматривать: я все представляла себе, как пальцем по нему проведу – и сердце вздрагивало. – Рангула вздохнула.

– А дальше?

– Дальше?.. Я, девчонка, чувства свои скрывать не умела, а он-то, видно, понял мое сердце, но не посмеялся надо мной. И вот отец как-то раз на пиру (а народу много в доме собралось) спрашивает его опять: «Когда, Эймунд, женишься? Что себе жену не возьмешь?» А тот вдруг оглядывается и смотрит в угол, где я на скамье сижу сама не своя, смеется и говорит: «Вот, жду, побратим, когда твоя дочь Рангула подрастет, чтобы просить у тебя ее в жены». И отец засмеялся, по плечу его похлопал: «Тебе, Эймунд, не то что Рангулу, а и жену завещаю, если судьба мне погибнуть!» А Эймунд тут и говорит: «Коли так – через две зимы приду на тинг объявить о нашей с Рангулой свадьбе! Состоится ли теперь наш сговор, Торк? По сердцу ли тебе моя речь, брат?» Отец понял, что Эймунд не шутит, позвал меня, поставил перед собой (уж как я жива осталась, не пойму!) и говорит: «Вот моя дочь Рангула, побратим. Обещаю перед всеми через две зимы отдать ее тебе в жены. Это наш уговор. Спросишь ли о приданом, Эймунд?» «Нет, – говорит, – не спрошу. Что дашь за своею дочерью, то и ладно». Ударили по рукам. Так я стала невестой Эймунда. Но мне все думалось: а не подшутили ли они надо мной? И я тайком наблюдала, как он будет со мною вести себя. У матери спрашивала: что мне, мол, теперь делать? Она только вздохнула: «По всему видать, что быть тебе женой Эймунда, дочка: сговор состоялся. Так что же? Ты у меня рукодельная и расторопная – хорошей женой должна стать». А Эймунд стал чаще приходить. Подарки приносил, но со мною не много разговаривал, больше с отцом, да Ольвина, тот еще совсем ребенком был, на колени себе сажал. Меня будто и не замечал!

– Ты сердилась?

– Нет, что ты! Я все разобрать не могла, не пошутили ли они с отцом. Время шло, а я боялась поверить. Стала нарочно ему на дороге попадаться: он к нам в дом – и я сажусь с прялкой в углу, посматриваю. Он за порог – я вслед бегу, будто и мне по делу надо. Он молчит или посмеивается: «Готовь приданое, Рангула. Следующей зимой, как из похода вернусь, ко мне в дом перейдешь!» Потом они в поход собрались. Эймунд пришел к нам за несколько дней, подарки богатые принес – и отцу, и матери, и нам с Ольвином. Много всего, очень много! А мне – больше всех. Отец говорит: «Рано еще, Эймунд. После похода мы с тобой условились!» А тот отвечает: «Знаешь сам, Торк, что по-всякому судьба с нами обходится. Неизвестно, доведется ли вернуться. Не хочу, чтобы моя невеста Рангула в чем-либо ущерб претерпела: пусть эти подарки увеличат ее приданое. Тогда она сможет и получше меня жениха сыскать. Не обессудь, я так решил!» Отец только и сказал: «Что ж, так тому и быть».

– Они же вернулись из похода, Рангула? Ведь вернулись?

– Вернулись… Из того – вернулись. Как лед осенью стал появляться во фьордах, все стали ждать своих из похода. А я каждый день на берег ходила, все смотрела – не увижу ли корабль? Наконец корабль вернулся. Все сошли на берег – и отец здесь, и все остальные. Гляжу, а Эймунда нет! Белая, видно, стала – отец говорит: «С богатой добычей вернулся Эймунд. Свой корабль теперь у него! Здесь к берегу не смог подойти: у него осадка больше. Стоит чуть западнее, в другом фьорде, жди к вечеру». Люди заулыбались, глядя на меня, а мне и дела нет – помчалась что есть духу! Бегу, сердце вот-вот выпрыгнет, смотрю вдоль берега, не пропустить бы корабль Эймунда! И нашла! Они только-только на берег сходили, и Эймунд командовал людьми. А я остановилась на холме чуть по одаль и не знаю, что мне делать: не знаю, обрадую ли его, что прибежала. Думаю: пусть сам решает, как со мной быть. Не будет рад мне – увижу, пойму, тогда, что ж, уйду! Его люди на меня показывают, он обернулся и так посмотрел! Вижу – любит он меня, рад мне! Я не выдержала – и прямо к нему…

Рангула опустила застенчиво глаза, заулыбалась от нахлынувших чувств.

– Подбежала – и не знаю, что делать. А Эймунд прижал меня к себе, поцеловал перед всеми и кричит весело: «Вот невеста моя, Рангула!» Тут только я поверила, что у нас свадьба будет.

– А какая она была, ваша свадьба?

Но Рангула не отвечала, погрузившись глубоко в свои воспоминания, и Луури посмотрела вопросительно на Ольвина. Тот улыбнулся и проговорил:

– Я плохо помню: мал еще был. Помню только, что первый раз в жизни хмельное в рот взял. Захмелел быстро, уснул – отец с Эймундом смеялись. Еще помню: музыканты громко играли, все пели. Шумно было!

Рангула посмотрела на Ольвина с ласковым упреком:

– Да-а, проспал брат свадьбу сестры! Проспал! Хотя и я не много помню: сильно волновалась я тогда – как все будет? Сама не своя была и только на Эймунда и смотрела!

– А он – на тебя? – не сомневаясь, спросила Луури.