Девочка с красками

Николай Андреевич в замешательстве только руками развёл. Голос жены всё ещё жил, звучал в ушах, и вот словно сошлись, объединились её вопрос «Зачем приехал?» и слова этого старика «Зачем, стало быть, к нам?» И снова у самого себя спросилось: «А зачем, зачем?»

Избегая пристально рассматривающих его глаз старика, Николай Андреевич протянул ему руку:

- Рад вас видеть, Дмитрий Иванович. Гляжу, ничуть не постарели.

- Будто бы? - усмехнулся старик. Он задержал в своей руке руку Николая Андреевича и заставил того поглядеть себе в глаза.

- Нет, не постарели.

- И встрече со мной рад? Ведь мы же вроде поссорились…

- Когда это было! Я уж и забыл даже, из-за чего и поссорились.

- Будто бы? - снова усмехнулся старик. - Ну, беседуйте отец с дочерью, а я пойду солнце ловить.

Старик отпустил руку Николая Андреевича, быстро повернулся и зашагал к дверям, по пути чуть приметно кивнув дружески Тане.

- Где это ты с ним встретилась? - спросил отец, когда Черепанов уже вышел на лестницу. - Не боишься его? Он ведь с причудами старик.

- Нет, его я не боюсь, - сказала Таня. - Я сюда идти боялась. Вот он меня и проводил. А не идти тоже было нельзя. - Таня заглянула отцу в лицо. - Папа, ты что такой невесёлый? Это из-за телефона, да? А с кем ты в него разговаривал? - Она вдруг рассмеялась. - Неужели в него ещё можно разговаривать? И слышно?

- Слышно, - кивнул отец. Он обнял дочь за плечи и предложил: - Пойдём-ка ко мне в номер. Там, кажется, поуютнее.

- Пойдём.

Обнявшись, они двинулись в путь по длинному, тёмному и грязному коридору, и Таня всё поглядывала, закидывая голову, на отца и всякий раз, взглянув на него, ободряюще ему улыбалась.

- А не идти мне сюда тоже было нельзя! - оживлённо пустилась она в пояснения. - Ты мне велел приходить в городской сад, а его ведь весь пересадили на горку.

А там, где был сад, скоро потечёт Большая Кама. Я забыла тебе об этом сказать вчера. Что делать, думаю. Надо бежать в гостиницу, а то и не найдём друг друга. Вот Дмитрий Иванович меня и проводил. Я его случайно встретила, он «на натуру» шёл.

- Вот как? - сказал отец. - Значит, сад теперь на горе, там, где раньше один пихтарник рос? И верно, хорошее место для городского сада.

- А как придёт к нам Большая Кама, немного повыше монастыря построят пристань. А сам монастырь, знаешь, папа, говорят, окажется на острове. Красиво, правда? Белые стены, колоколенка в небо, а вокруг будто самое настоящее море.

- Красиво.

- И пристань рядом. Остров, а рядом - пристань. Тоже высокая, с маяком. Как на море. Плыви куда хочешь! Правда, красиво?

- Правда. - Отец распахнул перед дочерью дверь своей комнаты. - Входи.

Таня задержалась на пороге.

- Сюда? - Она глянула в узкий, безрадостный мир отцовского жилья и снова услышала в себе этот быстрый-быстрый бег каких-то мурашек, повсюду, в спине, в кончиках пальцев, за ушами, после чего - она точно знала - вдруг втекают в глаза слёзы, и тогда уж сторожись, чтобы они не пролились из твоих глаз.

- Папа, а окно ты можешь открыть? Оно открывается?

- Оно открыто, дочка.

- Совсем-совсем?

- Да.

- А мне показалось… - Таня переступила порог и вошла в комнату, за окном которой было так же серо, как и в самих стёклах с прикипевшей к ним стародавней пылью.

Вошла и поспешно присела на краешек высокой кровати, сердито прислушиваясь к быстрому в себе бегу этих предательских мурашей, после которых начинаешь глупо реветь.

Отец притворил тихонько дверь и сел на стул - тоже с инвентарной биркой на самом видном месте. Таня приметила эту бирку, как только вошла. И бирку на кровати тоже приметила. Эти жестяные номерки здесь только и посвечивали, где-то пораздобыв для себя крупицы солнечных лучей. Такая же точно бирка на проволочке висела и на шейке графина. Это позабавило Таню.

- Как ожерелье какое-нибудь, - сказала она повеселевшим голосом. - Толстая тётка в гости пошла. Сама большая, а головка маленькая. И что ни шаг - то дёргается. А бусы, и серьги, и браслеты звенят, будто велосипед едет.

Отец проследил за её взглядом и усмехнулся.

- Приметливая. - Он пододвинулся вместе со стулом поближе к дочке. - Как это ты сказала: «На натуру»? А что это означает, знаешь?

- Знаю, - кивнула Таня и быстро глянула, распрямив пальцы, на свою ладонь, туда, где ещё недавно прилепилась капелька краски. Нет её! Исчезла! - Это когда пишешь или там рисуешь то, что открылось глазам вот прямо сейчас.

- Пишешь?

- Ну конечно, маслом, например.

- Маслом? Так ты, что же, у Черепанова в ученицах?

- Да, он меня учит на художницу. - Таня решилась и посмотрела на отца, широко распахнув глаза. - Он ведь тебя тоже учил, правда? - И, помолчав и поразглядев как следует отца - какое у него всё-таки незнакомо-грустное лицо! - она тихо, но торжественно, как там, в мастерской Черепанова, проговорила: - Я буду художницей, папа. Обязательно буду - Вот оно что!.. - Николай Андреевич ещё ближе придвинулся к Тане.