Девочка в бурном море. Часть 1. Антошка

Из лесу спускались в долину дед и бабка. Оба несли за спиной по вязанке хвороста. Анна-Лиза с беспокойством оглядывалась вокруг. «Видно, за меня волнуется», — подумал Улаф.

Вскоре с горы стали скатываться и немцы с автоматами наперевес. У одного из них на плече болтались связанные дедовы башмаки. Он окликнул деда:

— Ду, грейс, ком хир! (Эй ты, старик, подойди сюда!)

Дед сбросил вязанку на землю. Приложил руку к уху, помотал головой — не понимаю, мол. Гитлеровец о чем-то спрашивал, дед пожимал плечами — ничего не знаю, не видел. Другой гитлеровец остановился возле ели-маяка, рядом с ямой, в которой залегли беглецы.

Улафу сверху видно было, как поблескивало внизу дуло автомата. Немцы повели стариков в дом. Послышался выстрел.

На крыльцо выбежала бабка Анна-Лиза, длинные седые волосы ее трепались по ветру. Она обвела взглядом долину, ища глазами внука. Улаф до боли закусил губы, чтобы не крикнуть. Вместе со вторым выстрелом разнесся по долине отчаянный вопль Анны-Лизы. Она упала. Улаф судорожно вцепился обеими руками в шершавый ствол дерева.

Немцы торопливо выходили из дома, нагруженные узлами, корзинами; один нес на плече белого козленка. Голова с короткими рожками безжизненно болталась за спиной фрица. Немцы сделали несколько выстрелов по кустарнику в сторону шведской границы, потоптались на берегу сердито гремящей реки и пошли прочь.

Вереск в долине стал чернеть. Наступали сумерки. Над долиной поплыли серые космы тумана.

Улаф поднял тяжелую голову, тихо свистнул и стал спускаться вниз.

Хромой русский солдат слез с дерева, подошел к Улафу и по-отечески прижал к себе. Скрывая слезы, Улаф бросил последний взгляд на дедов дом. Возле крыльца белела безжизненная, распростертая фигура бабки, металась на привязи и жалобно блеяла коза.

— Пойдете за мной, — сказал он, — тиль Свериге (в Швецию).

Через болото пробирались ползком. Луг переходили в густом тумане. Улаф шел на звук водопада. Вот он пахнул холодной водяной пылью. Надо взять правее. Улаф подал руку русскому, тот протянул своему товарищу. Образовалась живая цепь. Юноша вступил в ледяную воду, нащупал ногой гладкую поверхность выутюженной водой скалы, крепко сжал руку хромому солдату. Живая цепь не должна разорваться. Если кто оступится, упадет — руки товарищей вытянут, если разомкнутся руки — поток перемелет о камни.

Улаф чувствует, как тяжелеет рука русского, понимает, что в ледяной воде ноги немеют, перестают чувствовать дно, но надо еще сделать шагов двадцать. Вот и берег. Выбрались все. Теперь предстояло подняться по крутому каменистому откосу наверх, где проходит дорога, охраняемая немецкой пограничной стражей.

За дорогой ничейная полоса, это почти спасение, а там и Швеция.

Наверху залегли у обочины дороги. Настороженную тишину разорвал выстрел. Вслед за этим раздалось: «Хальт, хальт!» Загорелся луч прожектора и зашарил по земле. Хромой солдат вскочил, схватил за руку Улафа. «За мной!» — крикнул он. Пятьдесят шагов до жизни, и их надо пробежать дорогой смерти. Еще, еще немного! Застрекотал пулемет. Рука Улафа выпустила руку солдата, горячая боль обожгла плечо. Русский схватил юношу под мышки и поволок через ничейную полосу. Выстрелы прекратились.

И вдруг темный силуэт преградил путь, луч карманного фонаря забегал по лицам беглецов.

— Вем эр дет? (Кто это?) — слышится окрик по-шведски.

— Свои. Друзья! — ответил за всех Улаф.

ДЯДЕТЕТЯ

В большой просторной комнате пылал камин. Яркие отсветы пламени плясали по ковру, стенам, молодили и красили лица женщин, сидевших в низеньких креслах, оживляли портреты важных мужчин с оплывшими подбородками и женщин с немыслимо топкими талиями. Белый пудель, лежавший на подушке, выглядел фарфоровой розовой игрушкой.

Фру Седерблюм ввела в гостиную Елизавету Карповну с дочкой и включила электричество. Волшебство исчезло. Женщины оказались вовсе не молодыми, портреты — тусклыми и пудель — серовато-белым.

Антошка поежилась от яркого света и смущения. Мама сказала, что они пойдут на чашку чая к маминой знакомой — врачу, а здесь оказалось так много незнакомых женщин.

И мама была озадачена: фру Седерблюм не предупредила, что у нее будут гости.

Хозяйка провела Елизавету Карповну с Антошкой вдоль кресел и представила их, затем пригласила всех к чаепитию.

На низеньком длинном столе стояли чашки, тарелочки, ваза с нарезанным кексом и посредине торт. Стульев вокруг стола не было. Хозяйка разливала по чашкам чай. Каждый брал в одну руку чашку, в другую тарелку с кусочком торта и пристраивался где кто мог. Антошка в растерянности посмотрела на Елизавету Карповну. Мама пришла на выручку: поставила тарелочку с тортом на угол цветочного столика и шепнула Антошке, чтобы она пила чай стоя. А вот дома всегда выговаривает, если Антошка пытается проглотить чашку чая, не присаживаясь за стол.

Рядом высокая полная дама рассказывала обступившим ее женщинам об английском характере.